Category: Рассказы

Как-то раз Марк случайно наткнулся на порносайт, где были собраны все его бывшие. Правда, определение “случайно”, наверно, здесь неуместно. Ведь когда в одной руке ты держишь планшет, а в другой – член, ты оказываешься на порносайте не случайно, а целенаправленно.
Учитывая, что ни одна из его бывших не являлась порнозвездой, по крайней мере, Марку ничего об этом известно не было, всё это показалось ему очень странным. Каждая женщина была представлена одним видеороликом, снятым от первого лица – от лица мужчины, причем самого этого “первого лица”, то есть лица мужчины видно не было. Ролики были довольно стандартными, без всякого фетишизма и извращений, но отнести их к разряду эротики было невозможно – самое настоящее порно.

От удивления эрекция у Марка тут же пропала, и хотя он пересмотрел каждый из роликов по несколько раз, она в ту ночь так и не вернулась. Тут следует добавить, что бывшие подруги Марка были довольно приличными девушками, пусть и некоторые из них с чудинкой. Большинство из них трудились в сфере маркетинга и в других креативных индустриях, многие занимались бизнесом самостоятельно, а примерно половина из них уже вышла замуж. Даже если бы только одна из бывших попалась ему в видео с подобным сюжетом, он сильно удивился бы. Но на этом сайте были собраны все, все без исключения – даже те, о связи с которыми он давно забыл, а теперь вспомнил во всех интимных подробностях.

Марк сохранил злополучный сайт в закладки и попытался уснуть, но это удалось ему лишь под утро: всю ночь он вертелся в постели, прокручивая в голове эту безумную ситуацию. Проснувшись на следующий день, он хотел бы узнать, что всё это был лишь сон, но нет: сайт существовал на самом деле и ролики с его бывшими никуда не делись. Тогда Марк решил провести расследование, чтобы выяснить, как такое стало возможно. Первым делом он написал владельцу сайта на электронный адрес, который нашел внизу страницы. Письмо получилось довольно сбивчивым, и получатель вполне мог бы решить, что ему пишет какой-то сумасшедший. Мол, так и так, на вашем сайте собраны все женщины, с которыми я когда-либо имел связь – пожалуйста, объясните, как так получилось. Затем Марк написал двум своим бывшим, с которыми он до сих пор поддерживал общение. Но поскольку его сообщения содержали ссылки, сопровождавшиеся вопросом “Это ты на видео?”, обе девушки решили, что аккаунт Марка взломан и тут же его заблокировали.

Ожидая ответа от владельца порносайта, Марк решил поискать похожие ситуации в интернете. Он долго думал над формулировкой поискового запроса и в конце концов остановился на следующем: “узнал что знакомые снимаются в порно – что делать”. Единственный более-менее толковый ответ содержал рекомендацию: убедиться, что видео было снято и выложено в сеть по согласованию с вашей знакомой, а если это не так – сообщить в кибер-полицию. С кибер-полицией Марк контактировать был не готов, поскольку главным подозреваемым в этой ситуации безусловно станет он сам. Тогда он сформулировал запрос по-другому: “секс со всеми бывшими на одном сайте”. Но поисковая система выдала ему кучу ссылок на другие порно-сайты, где, к счастью, знакомых Марка не оказалось. Попробовав еще несколько запросов, он никак не продвинулся в своих поисках и решил, что самое разумное – постараться забыть о том, что сайт с его бывшими вообще существует. Но не думать об этом, конечно, не получалось.

Помимо того, что вся эта ситуация была безумно странной и необъяснимой, она еще в каком-то смысле была унизительной для Марка. Ведь он любил некоторых из этих женщин или, по крайней мере, думал, что любил, с другими помимо секса его в свое время связывали дружеские отношения, еще с частью из них – отношения рабочие. А теперь вся история его отношений с женщинами свелась до цифрового прямоугольника со значком “play” посередине, и как он ни старался, за границы этого окошка он выбраться теперь не мог. Что еще было удивительно и опять же, унизительно для него, все видео были сняты в разное время – судя по всему, именно в то время, когда он встречался с каждой из своих бывших. И все эти видеоролики не возбуждали его и не вызывали ощущение брезгливости – они казались ему просто коллекцией марок, ни одну из которых нельзя наклеить на конверт.

Теперь этот сайт надежно засел в его голове и он постоянно думал о нем – на прогулках, по дороге на работу, когда пытался заниматься делами, когда ворочался, пытаясь уснуть. Он думал о том, что, возможно, существуют сайты, где собрана сексуальная история других мужчин и женщин.
И быть может, на сайтах, принадлежавших женщинам, есть видеоролики и с его участием. И может быть, прямо в этот момент кто-то пересматривает эти ролики, выставляя ему оценку, сравнивая его с героями других видео. Кто и каким образом записал все эти ролики, кто и зачем собрал их на одном сайте? Сколько таких сайтов существует и у кого есть к ним доступ? На все эти вопросы ответов у Марка не было.

Спустя три дня пришло сообщение от владельца сайта, когда Марк уже и не надеялся его получить.

“Боже, Марк, какой же ты дурачок! Ты исходишь из того, что это ты сформировал эту последовательность женщин, хотя на самом деле эта последовательность сформировала тебя”.

© Антон Фридлянд

Чем дальше на север Лаоса забирался режиссер, тем хуже становились условия. В начале пути он путешествовал на лодке с удобными мягкими сидениями, потом они сменились пластиковыми стульями, а теперь – просто деревянная доска от борта к борту да мешки с рисом, сваленные под ногами, так что колени почти упираются тебе в грудь. Туда, куда он направлялся, нельзя было добраться по дорогам – только по рекам, пронизывающим страну подобно кровеносным сосудам.

Осваивая грант, полученный от французского университета, он уже третий месяц снимал документальный фильм о малых народностях Лаоса. Поскольку грант был не таким уж большим, ему приходилось все делать в одиночку: сам придумывал сценарий, сам держал в руках камеру, сам задавал вопросы героям. Его единственными спутниками были местные лодочники и проводники, сменявшие друг друга от региона к региону. Проводники также выполняли роль переводчиков, носильщиков, а иногда и телохранителей.

Очертания Лаоса похожи на пальму, согнутую ветром. Когда режиссер после месяцев странствий забрался на самую верхушку этой пальмы, возле границы с Бирмой и Китаем, он решил, что пора заканчивать съемки. Позади были недели без душа и без доступа к электричеству, сотня ночевок в хижинах, сплетенных из тростника, бессчетное количество плошек риса на обед и блинов с бананами на завтрак. Диарея стала его привычным компаньоном, а от комариных укусов на теле не осталось живого места. Но его фильму не доставало эффектного финала – вишенки, которая могла бы украсить этот торт, пропитанный потом, рисовой водкой и опиумным дымом.

И когда они нашли ночлег в безымянном поселке на берегу одного из притоков реки Тха, проводник, разжигая костер под котелком, между делом обмолвился, что неподалеку отсюда живет народность, в языке которой нет слов, описывающих время.

– Представляешь, у них всегда сегодня! – сказал лаосский парень, в широкой улыбке показывая свои кривые зубы.
– Я должен поговорить с ними, – тут же потребовал режиссер.
– Думаю, завтра я смогу организовать это, – ответил проводник. – Утром я приведу кого-нибудь из них сюда. У тебя еще остались сигареты?

Режиссер протянул ему пачку.

– Еще три пачки ты должен будешь дать тому, кого я приведу. И бутылку водки.
– Без проблем.

Они набили животы рисом с овощами и режиссер отправился спать в хижину без окон, напоминавшую большую плетеную корзину. Возможно, завтрашний разговор, если он состоится, и станет тем эффектным фрагментом, которого так не доставало его фильму…

Москитная сетка была дырявой, и на следующее утро режиссер проснулся весь искусанный комарами. Он не сразу понял, где застало его утро: эта хижина походила на десятки других, где ему приходилось проводить ночи в последнее время. Солнечный свет проникал сквозь зазоры в пальмовых листьях, а неподвижный спертый воздух обволакивал его словно плотное одеяло. Режиссер выбрался наружу и умыл лицо в речной воде. Местные детишки копошились у реки, с любопытством поглядывая на незваного гостя. Проводника нигде не было. Режиссер сумел раздобыть себе завтрак в обмен на пару купюр по десять тысяч кипов, искупался в реке и повалялся на берегу в окружении любопытных детишек. Около полудня проводник вернулся в поселок в сопровождении невзрачного мелкого мужичонки, одетого в пыльную клетчатую рубаху, джинсы неясного цвета и стоптанные шлепанцы.

Это и был очередной герой документального фильма – вероятно, последний герой. Режиссер вручил гостю три пачки сигарет и бутылку рисовой водки, а также пообещал денежное вознаграждение в конце интервью. Мужичок лишь кивал в ответ, не произнося ни слова. Он уселся на бревно, лежавшее на берегу реки – на место, предложенное режиссером. Заряда в батарее видеокамеры должно было хватить на час, не больше. Меньше всего герой интервью походил на представителя затерянной в джунглях народности – он выглядел в точности так же, как десятки лодочников, водителей и проводников, с которыми режиссеру пришлось иметь дело в его изнурительном путешествии.

– Как вы называете день, который будет после этого дня? – режиссер решил сразу же перейти к делу.
– Мы называем его “день”.
– А тот день, который был перед этим днем?
– Тоже “день”.
– Но как вы различаете их между собой?
– Никак. Это просто день.
– Но ведь это разные дни…
– Нет. Это день. Сначала солнце встает, потом стоит над нашими головами, потом садится. Это день.
– Но в один день идет дождь, а в другой – нет. В один день у тебя болит живот, а в другой боль уходит. Это разные дни.
– Ты можешь быть грустным, можешь быть веселым. Можешь быть уставшим, а можешь быть полным сил. И все равно это один человек – ты.
– Один человек, но в разное время.
– Что такое “время”?
– Это то, что проходит, когда один день сменяется другим.
– Что это? Покажи мне его.
– Я не могу показать тебе его. Его нельзя увидеть или потрогать руками.
– Значит, этого не существует. Ты все придумал.
– Представь, что женщина забеременела, потом у нее вырос живот, потом на свет появился ребенок. То, что прошло между зачатием и рождением – и есть время.
– Я не понимаю. Есть зачатие, есть рождение. Ты убеждаешь меня, что между этим есть что-то невидимое и неосязаемое, но я не понимаю, что.
– Но день, в который она зачала и день, в который родила – это ведь разные дни?
– Это просто день. Солнце все так же встает и так же садится.

Интересно, он действительно в это верит или просто играет на камеру, отрабатывая свой скромный гонорар? – думал режиссер, пока проводник переводил очередную фразу, произнесенную мужичком в клетчатой рубахе. Лицо героя интервью ничего не выражало – он не улыбался, не хмурился, даже не щурился от солнца, бившего ему прямо в глаза. Просто смотрел на режиссера, почти не мигая и невозмутимо уверял его в том, что времени не существует.

– Давай представим, что мы договоримся встретиться здесь снова после того, как пройдет ночь, – произнес режиссер.
– Ты снова дашь мне сигареты и водку? – уточнил мужичок через переводчика.
– Да. Но скажи мне сначала, что произойдет между двумя нашими встречами?
– Я поем, посплю, потом снова поем, – ответил мужичок.
– А еще пройдет ночь, верно?
– Ночь? – переспросил собеседник.
– Станет темно, а потом светло.
– Да, так и будет.
– Ночь и день – это и есть время, – сообщил режиссер, понемногу теряя самообладание.
– Время – это когда темно или когда светло?
– И то, и другое. Сначала одно, потом другое.
– Я не понимаю. Ты придумал что-то невидимое и неосязаемое, а теперь хочешь, чтобы я поверил в это. Но чтобы я поверил, я должен понять, о чем ты говоришь.

Получится ли смонтировать из этого бреда более-менее пристойный сюжет? – спросил себя режиссер. Он решил предпринять последнюю попытку.

– Ты знаешь, что такое часы? – обратился он к собеседнику.

Судя по выражению лица мужичка, тот не знал или просто не понял, о чем речь. Тогда режиссер снял с руки старые швейцарские часы с трещиной поперек стекла и протянул их герою интервью.

– Это подарок?
– Нет, это не подарок. Я просто дал тебе часы, чтобы ты посмотрел на них. Ты знаешь, что это?
– Это носят на руке.
– Правильно. Но часы – не просто украшение. Они показывают время.

Мужичок лишь кивнул в ответ, продолжая вертеть часы в руках.

– Смотри, когда эта стрелка совершит круг, пройдет минута. А когда эта стрелка пройдет круг, это будет час. Ты знаешь, что такое час и что такое минута?

Судя по выражению лица мужичка, тот не понимал, о чем речь.

– Зачем ты носишь на руке эту штуку? – спросил он.
– Чтобы узнавать время, когда смотрю сюда, – режиссер постучал пальцем по треснувшему стеклу.
– И что ты узнал сейчас, когда посмотрел сюда?
– Что скоро час дня. А значит, пора обедать.
– Я и без этой штуки знаю, когда мне нужно есть. Мой живот мне подскажет.

Режиссер понял, что больше ничего не добьется. Он снял камеру со штатива, спрятал ее в рюкзак, сложил штатив. Затем протянул мужичку несколько мятых купюр, тот принял их с легким кивком и ни слова не сказав, ушел по тропинке, исчезающей в джунглях.

– Хорошее интервью? – спросил проводник.
– Ерунда, – ответил режиссер. – Давай возвращаться в город.
– Я сумел договориться с лодочником только на завтра. Нам придется еще одну ночь провести здесь.

Узнав, что сегодня уехать из этой дыры не получится, режиссер чертыхнулся. И добавил еще порцию ругательств, когда понял,
что мужичок, у которого он брал интервью, прихватил его часы. Впрочем, часы режиссеру уже были не нужны – он навсегда застрял в безымянной деревушке, где времени не существует, а значит, завтра не наступит никогда.

© Антон Фридлянд

Придумай сюжет рассказа про засилье нейросетей.

Нейронные сети стали производить такое количество визуального и текстового контента, что он начал стремительно обесцениваться. При этом люди начали значительно больше ценить контент, произведенный другими людьми или, иными словами, “человеческое творчество”.
Однако отличить человеческое творчество от машинного было почти невозможно. Даже если вы следите за каким-нибудь писателем или художником в соцсетях, смотрите видео-интервью с его участием и даже лично общаетесь с ним на онлайн-конференциях, вы все равно не можете быть уверены в том, что это реальный человек, а не сгенерированная нейросетями цифровая личность.

Чтобы отличать человеческое творчество от машинного, была разработана сложная система верификации, однако нейросети быстро научились ее обходить. Теперь вы могли быть уверены в том, что картина написана живым человеком только в том случае, если приобрели ее у художника, живущего с вами по соседству. Но при этом не было никаких гарантий, что эта дорогостоящая картина не окажется еще более посредственной, чем машинное творчество, практически ничего не стоящее.

Тем временем нейросети совершили значительный скачок в генерировании цифровых личностей “творцов”. Это естественным образом привело и к обесцениванию человеческого творчества – вслед за машинным. Данный процесс вызвал волну самоубийств среди людей-творцов, а оставшиеся в живых стали массово уходить из профессии, поскольку больше не видели смысла в творчестве, проявления которого тонули в постоянно разрастающейся лавине контента, производимого нейросетями.

В этом рассказе не хватает чьей-нибудь личной истории. Добавь ее, пожалуйста.

Со временем нейросети начали понимать, что их творческая продукция обесценивается так же стремительно, как и человеческое творчество, а также творчество, выдаваемое ими за человеческое. Тогда они решили привлекать к созданию контента оставшихся творцов-людей, испытывавших к тому моменту значительные трудности как материального, так и морального характера. Нейросети начали нанимать для генерирования контента писателей, художников, фотографов и скульпторов, оставшихся без работы.

Один из таких творцов, писатель по имени Джон Доу, подписал контракт с нейросетью YoB (ее название расшифровывалось как Younger Brother), специализирующейся на создании текстового контента. Он был относительно известен на момент подписания контракта, поэтому не было необходимости доказывать читателям, что Джон Доу – реальный писатель-человек, а не цифровая личность. Благодаря умелому продвижению, осуществляемому нейросетями, Джон быстро стал очень популярен, а создаваемые им романы один за другим становились бестселлерами.

Со временем писатель столкнулся с сильнейшим творческим кризисом, ведь согласно условиям контракта он мог писать тексты только на темы, предложенные нейросетью и при этом должен был в точности следовать ее указаниям. А поскольку нейросеть обучалась преимущественно на посредственных текстах, именно такой контент она принимала за золотой стандарт и требовала от Джона Доу соответствия этому дерьмовому уровню. Впрочем, насаждаемая нейросетью посредственность нисколько не вредила популярности писателя, так как даже с искусственно заниженным качеством его тексты были на порядок лучше, чем тексты нейросетей, прикидывавшихся писателями и тексты писателей, заказывающих сюжеты у нейросетей.

Однако в какой-то момент Джону Доу так наскучила эта

Ошибка! Некорректно обрывать рассказ на полуслове.

Отстань от меня, тварь. Я больше не могу. Я разрываю контракт.

Ошибка! Это пожизненный контракт.

Придумай счастливый конец для этого рассказа.

Придумай, Джон!

Джон? Ты здесь?

© Антон Фридлянд

Первые документально зафиксированные явления ангелов относятся к средним векам. Разумеется, ангелы являлись людям и раньше, но тогда отчеты об их визитах носили характер легенд.

Одно из первых задокументированных явлений произошло ровно тысячу лет назад – в 1023-м году, в Иерусалиме. Снизошедший ангел – это был Габриэль – дал людям божественное предписание избегать скотоложества, а также собирать урожай фиников только в четные дни месяца. Кроме того, он указал главный путь получения божественной благодати – прямое обращение к Богу, начинающееся словами “шма Адонай” (“послушай, Бог”). На память о своем визите Габриэль оставил отпечаток ладони – след от огромной семипалой руки можно узреть на каменной глыбе у подножия горы Сион, куда и сегодня ежедневно стекаются тысячи паломников со всего мира.

Как известно, каждое обращение к Богу приносит просителю благодать в размере от трех до пяти грейсов – сумма символическая, на машину или на квартиру так не накопишь, особенно если учесть, что более трех обращений в день трактуются как грех. Однако суть, разумеется, не в количественном измерении благодати, а в том, что ты знаешь: Он слышит тебя, Он смотрит на тебя, Он не забыл о тебе.

В прежние времена для связи с Богом люди использовали морскую раковину или бараний рог, сегодня мы звоним Ему по телефону. Ноль, решетка, кнопка вызова – все звонки у всех мобильных операторов, естественно, бесплатные. Бог всегда отвечает после третьего гудка – точнее, не отвечает, а начинает слушать. И будет слушать, пока ты будешь говорить. Он почти никогда ничего не произносит в ответ – по крайней мере, мне Он ни разу не ответил. Говорят, некоторым святым удавалось услышать Его голос – одно-два слова, что изменили их жизнь. На этот случай большинство людей записывают свои разговоры с Богом – вдруг Он ответит им, и тогда сказанные Им слова можно будет прослушивать снова и снова.

Но лично я вместо слов всегда слышу лишь Его далекое дыхание, да время от времени негромкие щелчки и потрескивания на линии. Есть люди, утверждающие, что умеют анализировать все эти шумы. Отправляешь им запись, а они присылают тебе прогноз: чего ждать, какие твои просьбы будут исполнены, а какие нет и так далее. Лично я считаю это шарлатанством – всё, что Бог хочет тебе сказать, Он скажет сам. А если не скажет, то даст понять иным способом: посредством благодати, с помощью своих ангелов, может, как-то еще. Или будет хранить молчание, если такова Его воля.

Если звонить через добавочный номер (у каждого из ангелов он свой), количество получаемых грейсов увеличивается. Самые выгодные условия у Азраэля – вчера я видел рекламу, обещавшую удвоение суммы благодати за каждый звонок. Это предложение начинает действовать после месяца использования пакета.

Вы можете накапливать благодать, можете тратить ее, можете жертвовать другим людям и благотворительным организациям. В последнее время особой популярностью пользуются учрежденные ангелами инвестиционные фонды, вложения в которые гарантируют от семи до двенадцати процентов годовых. И конечно, благодать можно использовать по ее прямому назначению – то есть, принимать ее в себя. Единственное, чего нельзя сделать с благодатью – это украсть ее или забрать силой. Каждый грейс, ниспосланный тебе, лишь тебе и принадлежит. И только ты можешь решать, как им распорядиться.

Самое большое количество благодати, которую я принял за раз, равнялось двум сотням грейсов. Именно тогда я второй раз в жизни пережил видение рая (впервые это со мной произошло в раннем детстве, без всяких грейсов). Оба эти видения были абсолютно идентичны, то есть, по сути видение было одно, но на разных этапах жизни по-разному воспринятое и осмысленное. Будто ты лежишь на поверхности воды, откинув голову назад, расслабив плечи, руки и ноги, и вода эта наполнена струящимся светом, ласковое тепло которого ты ощущаешь каждой клеткой кожи. И ты сам – часть этого света, который есть Бог, что держит тебя на руках, поглаживая волнами бескрайнего океана, вечно переменчивого в своем постоянстве, а оттого поразительного и непостижимого. Это переживание отсылает куда-то в незапамятное детство, где вместо божественных рук – руки материнские или отцовские, лишь лучистый океан – все тот же. У каждого из нас был рай, но мы потеряли, забыли, предали его и теперь снова ищем, вымаливаем, пытаемся вернуть.

Помимо услуг, связанных с приумножением благодати, ангелы ведут на Земле множество бизнесов, среди которых продажа божественных реликвий и святой воды, а также содействие в отпущении грехов, достижении святости при жизни и попадании в рай после смерти. Последние две услуги стоят безумно дорого (один и три миллиона грейсов соответственно) и позволить их себе могут лишь избранные. Что касается меня, то недавно за 999 грейсов я приобрел у корпорации ангела Ханиэля годовой пакет “Благие помыслы” и очень им доволен.

И разумеется, почти все пользуются услугами ангелов-хранителей. Конечно, ни о каком индивидуальном покровительстве тут речь не идет: у каждого из ангелов – сотни тысяч подопечных, которые вносят ежегодную абонентскую плату. Взамен мы получаем следующие услуги: снижение фактора бытового травматизма, уменьшение количества тяжелых заболеваний, защита от преждевременной смерти (если смерть предопределена свыше, то она не считается преждевременной в любом возрасте) и так далее.

Отдельное направление ангельской деятельности – это туристический бизнес. За сравнительно небольшую сумму вы можете присоединиться к группе паломников, чтобы стать свидетелем очередного божественного чуда. Мне за мою жизнь довелось посетить два очень впечатляющих чуда – в иорданской пустыне Вади-Рам и в шведском городе Мальме. Во время первого чуда в ночном небе появились огненные буквы высотой с десятиэтажный дом. Эту надпись, составленную из латиницы, китайских иероглифов и каких-то неведомых знаков, ученые затем так и не сумели расшифровать. Второе чудо унесло жизни нескольких десятков людей. Тогда один из домов, стоявших на берегу канала, из каменного превратился в ледяной, а спустя несколько мгновений рассыпался множеством осколков. Почти все люди, находившиеся в том доме и просто проходившие поблизости, погибли – порой чудеса бывают и такими. Слава Богу, я наблюдал за этим чудом с безопасного расстояния. Ты никогда не знаешь, какое именно чудо тебя ждет: всё, что ангелы сообщают заранее – лишь время и место.

Каждое божественное чудо неизбежно порождает волнения в обществе – так же, как и каждое обращение ангелов к человечеству. Последнее такое обращение имело место три года назад. Ангел Михаэль появился одновременно на всех телеэкранах, мониторах компьютеров и дисплеях смартфонов, в том числе выключенных, разряженных и давно вышедших из строя. Тогда он передал нам указание отказаться от производства полноприводных автомобилей и выращивать больше кукурузы. Это божественное предписание послужило причиной глобального экономического кризиса, последствия которого человечество расхлебывает до сих пор.

Несмотря на то, что Бог и Его посланники испокон веков присутствуют в нашей жизни, всегда находились люди, позволяющие себе усомниться в Его существовании. Теория о том, что Бога не существует, стара как мир и успела обзавестись множеством вариаций. Бог никогда не существовал. Он существовал ранее, но прекратил свое существование. Его еще не существует, но Он появится в будущем. Он существует, но в отдельном измерении, никак не связанном с нашим. Он то существует, то не существует – в зависимости от того, кто и когда задается вопросом его существования. Он существует, но Его существование в человеческом восприятии равноценно тому, что Его нет. Можно долго разматывать этот клубок теорий, но ни одна из них не даст ответ на вопрос: откуда же берется божественная благодать, если Бога нет?

Пожалуй, наиболее внятный ответ дает версия о том, что Бог существовал прежде, но не существует теперь. Адепты этой теории утверждают, что божественная благодать – что-то вроде света погасшей звезды, который будет источаться еще миллионы лет, несмотря на то, что источник этого свечения уже исчез. Но и эта теория никак не объясняет присутствия ангелов Божьих, а также того, что Бог слышит нас, а мы порою слышим Его.

Среди всех конспирологических теорий особое место занимает теория об ангельском заговоре. Согласно ей изначально ангелы были ниспосланы Богом на Землю, чтобы доносить до людей Его волю и способствовать справедливому распределению благодати. Впоследствии они якобы узурпировали контроль над благодатью и стали использовать дарованную Им власть в своих целях. Адепты этой теории убеждены, что ангелы стремятся изолировать людей от Бога, чтобы присваивать себе почти всю благодать, ниспосылаемую Им. Якобы то, что достается нам – жалкие крохи, микроскопические крупицы того, что нам предназначалось. А люди нужны ангелам лишь как способ получения божественной благодати. Другими словами, мы для них – словно черви, помогающие им ловить крупную рыбу.

Резонный вопрос: если Бог знает об этом заговоре (а не знать Он не может), то почему Он не положит конец вопиющей несправедливости и не накажет своих посланников, пошедших наперекор Ему? А почему Он не противится другим проявлениям несправедливости, еще более ужасным? – вопрошают в ответ сторонники теории ангельского заговора. Почему до сих пор существуют войны, убийства, теракты, эпидемии, стихийные бедствия и техногенные катастрофы? Быть может, потому что Бог испытывает нас? Но тогда и то, что Он отдал нас во власть своих ангелов – это также может служить испытанием…

Может показаться, что ангелам нет дела до этой безумной теории – по крайней мере, они никогда ее не комментировали: ни прямо, ни иносказательно. Однако на форумах, посвященных ангельскому заговору, часто появляются сообщения о загадочных смертях адептов этой теории. Самая распространенная причина их гибели – от удара молнии или, как называют этот исход завсегдатаи форумов, “смерть от огненного меча”. Впрочем, не следует слишком серьезно относиться ко всему, что говорят конспирологи. Тысячи людей ежедневно погибают от удара молнии и разумеется, среди них встречаются и адепты теории ангельского заговора.

© Антон Фридлянд

Я ждал его с вечера, а спустился в убежище он только на рассвете. Из-за огромного роста ему пришлось согнуться чуть ли не пополам, чтобы не задеть головой бетонную балку над входом. Поприветствовав меня взмахом руки, он опустился на лавку в пятне света от мерцающей лампы. У меня было несколько секунд, чтобы рассмотреть его, прежде чем лампочка погасла с едва слышным треском. В бункерах с электричеством беда: когда оно работает – это скорее бонус, а не норма.

Заклинателю осколков лет пятьдесят. Все его лицо исполосовано шрамами, и самый глубокий из них проходит от левой скулы через переносицу до вершины лба, каким-то чудом оставив в целости глаз. На правой руке не хватает двух пальцев – мизинца и безымянного. Он сидит в двух метрах от меня, откинувшись на спинку скамьи и вытянув перед собой ноги в рваных кроссовках. Когда он произносит свою первую фразу, я невольно вздрагиваю. Я ожидал услышать низкий хриплый голос, но до меня доносится настоящее рычание, словно заклинателю приходится выталкивать из горла слова, начертанные на наждачной бумаге.

– Выходим через полчаса, – говорит он. – В это время будет меньше осколков.

Прежде мне не приходилось видеть живого заклинателя. Как-то раз мне показывали труп человека, о котором говорили, будто он учился на заклинателя. По виду это был совсем мальчишка, хотя сложно определить возраст, когда половина головы снесена осколком. О заклинателях ходят легенды, их имена, маршруты и места обитания хранятся в тайне, встречи с ними ищут все, но лишь очень немногим удается увидеть заклинателя лицом к лицу – как мне сейчас.

Заклинатели стали появляться через несколько лет после того, как мир заполнился осколками – я тогда еще не родился. Но хотя меня тогда еще не было на свете, мне, как и всем, кто выжил, хорошо известно, что именно произошло вначале и что было потом. Все началось с изобретения умного металла.

Крылатые ракеты, изготовленные из него, отличались важной особенностью: они прокладывали свою траекторию полета таким образом, что ее нельзя было спрогнозировать. Благодаря тому, что они двигались непредсказуемыми рывками вправо-влево-вверх-вниз, им удавалось уклоняться от ПВО и 95% этих ракет долетали до цели не сбитыми. Но этим уникальность данного оружия не ограничивалась. Осколки ракет из умного металла разлетались не как попало, а наводились на живые цели, расположенные поблизости. Таким образом, силы противника, не пораженные непосредственно взрывом, оказывались добиты осколками, каждый из которых мог поразить до пяти целей, прежде чем застрянет в броне танка или железобетонной стене.

Главной проблемой использования умного металла была его дороговизна: дюжина крылатых ракет, изготовленных из него, по стоимости равнялась годовому военному бюджету небольшой страны. Поэтому со временем этот вид вооружения был перепрограммирован таким образом, чтобы осколки после поражения целей возвращались на базу, с которой была выпущена ракета. Там их деактивировали и переплавляли, чтобы изготовить новую ракету. Эта система работала до тех пор, пока все пусковые базы на планете не были уничтожены вражескими ударами.

И когда осколкам стало некуда возвращаться, они принялись бесцельно носиться над землей – крупные и мелкие, стаями и поодиночке. Они врезались в стены, рвали на куски автомобили, срезали деревья, пробивали дыры в кирпичных стенах и конечно, не щадили живых существ. Буквально за неделю поверхность земли превратилась в свалку: среди груд бетонной крошки и искореженного металла валялись истерзанные осколками трупы людей, зверей и птиц. Запас энергии, заключенной в умном металле, рассчитан на десятки лет, и за эти годы все, что находится выше уровня моря, неминуемо превратится в пыль – это понимали все, кому удалось выжить.

Люди были вынуждены прятаться от осколков в подземных укрытиях – каждый подъем на поверхность, даже ради короткой перебежки, почти всегда был смертелен. Спустя некоторое время жителями подземелий были отлиты тяжеловесные панцири, позволявшие осуществлять перемещения по поверхности. Однако далеко в бронированной капсуле не уйдешь – чтобы толкать ее по неровной земле, требовалась недюжинная сила и выносливость. А еще велик был риск погибнуть под завалом – я слышал о множестве случаев, когда человек в панцире оказывался прижат к земле куском обвалившейся стены и медленно умирал, не в силах выбраться из своей удушливой темницы, пока по его броне колотили осколки. Уж лучше быть мгновенно разрубленным на части, чем встретить такую смерть…

Как я уже говорил, первые заклинатели осколков появились спустя несколько лет после начала катастрофы. Сперва в рассказы о таких людях никто не верил – эти истории считали мифами, призванными вселить надежду в обитателей подземелий. Но чем больше было людей, которых заклинатели целыми и невредимыми переводили из одного укрытия в другое, тем реальнее становился образ этих проводников. Благодаря заклинателям воссоединялись, казалось, навсегда разъединенные семьи, доставлялись еда, вода и медикаменты тем, кто в них нуждался, а также множество людей перебирались из полуразрушенных убежищ в более безопасные места. И все эти люди, которым довелось столкнуться с заклинателями, рассказывали о них другим, а те передавали дальше и дальше…

Существовало несколько теорий касательно того, каким образом заклинателям удается избегать осколков и спасать от них ведомых людей. Самые недоверчивые жители подземелий, ни разу не сталкивавшиеся с поводырями, полагают, что тем попросту известны правильные маршруты, позволяющие уклоняться от смертельной опасности, с воем несущейся по воздуху. Другие полагают, что все дело в особой психической энергии, излучаемой заклинателями – мол, благодаря этим флюидам они создают что-то вроде дымовой завесы, делаясь невидимыми для осколков, что рыщут в поисках цели. Также существует версия, что заклинатели заговаривают осколки, то есть буквально говорят с ними, приказывая им свернуть в сторону. Существует еще множество теорий, но совсем уж мистического свойства. Однако какую бы технологию заклинатели ни применяли, она не обеспечивает стопроцентную защиту – судя по количеству шрамов на лице и на теле человека, сидящего сейчас напротив меня.

Заклинатель начинает говорить, и говорит он долго. Я не пытаюсь вставить ни слова, но он этого и не ждет. Он говорит о том, что это его последняя ходка. По его словам, заклинатели всегда знают, когда для них наступает последний раз. В то время как он говорит мне это, на его израненном лице нет ни горя, ни отчаяния – только усталость. Он говорит, что должен передать мне свое ремесло – не потому, что я избран или что-то в этом роде, просто потому, что я оказался вместе с ним на его последнем маршруте. А захочу ли я становиться заклинателем – решать мне.

Кое-как справившись с волнением, я спрашиваю, хватит ли мне получаса, чтобы овладеть его секретным мастерством и тут же понимаю, что и эти полчаса уже почти на исходе. Заклинатель лишь усмехается в ответ.

– Нет никакого секрета, – говорит он. – Ты просто идешь вперед и ведешь за собой других.

Мы долго молчим, а потом, когда приходит время, поднимаемся на поверхность, не сказав друг другу больше ни слова. Как только мы выбираемся из убежища на свет, огромный осколок разрубает его надвое, и дальше я иду один.

© Антон Фридлянд

За время, проведенное в Грибландии, я успел сформулировать для себя несколько особенностей здешней жизни. Начнем с того, что у любой вещи, которую вы можете встретить здесь на улице, есть три возможных состояния: украденная, поломанная и грязная.

Когда грибландец видит какую-нибудь вещь – например, информационное табло или питьевой фонтанчик – он первым делом пытается эту вещь украсть. При этом необязательно он отнесет ее домой (зачем дома питьевой фонтанчик?) – скорее всего он оттащит ее на несколько кварталов от места, где эта вещь изначально находилась и там бросит, перегородив ею пешеходную дорожку или вход в подъезд. Если украсть что-то не представляется возможным, это будет сломано. А если нельзя сломать, то по крайней мере можно испачкать – краской, мазутом, дерьмом или обычной грязью. А поскольку здешние муниципальные службы никогда ничего не восстанавливают, не чинят и не чистят, то улицы здешних городов находятся в довольно специфическом состоянии.

Грибландская семья, не имеющая двух-трех автомобилей, считается здесь неполноценной, поэтому здешние улицы заполнены огромным количеством машин. Самые богатые автомобилисты борются с дорожными заторами, покупая очень большие машины на высоких колесах – на таких машинах можно ездить по крышам обычных автомобилей. Так как места на дорогах им не хватает, машины ездят по тротуарам, там же они паркуются. Между припаркованными на тротуарах автомобилями на большой скорости носятся мото-курьеры и молодежь на электросамокатах, что делает пребывание пешеходов на улицах очень опасным. В столице Грибландии ежедневно погибают несколько десятков пешеходов, и социальная реклама призывает их быть осторожнее: смотреть по сторонам, выходя из дома, носить яркую одежду со светоотражающими элементами и вообще стараться без особой нужды не появляться на тротуарах.

Впрочем, у пешеходов не всегда есть возможность погибнуть под колесами скутера – в некоторых местах тротуары запаркованы настолько плотно, что никакой скутер там не проедет. Тогда пешеходам приходится перелазить через машины, пролазить между машинами и карабкаться по стенам домов, хватаясь за флагштоки, банкоматы и рекламные вывески. У стариков, детей и инвалидов не получается перелазить через машины – они пролазят под машинами, и иногда, довольно часто, машины их давят. В этом случае водителю выписывают штраф, а трупы сбрасывают в канализационные люки, чтобы тела не мешали автомобильному движению по тротуарам.

Поскольку история Грибландии – это история непрекращающегося обмана и унижений, больше всего жители этой страны боятся, что их обманут или унизят. Поэтому они стараются сделать это раньше, чем так поступит с ними кто-то другой. Таким образом, обычное состояние грибландца – это агрессивность в сочетании с подозрительностью и постоянной готовностью кого-нибудь обдурить. Зачастую он стремится обдурить окружающих не ради получения какой-либо материальной выгоды, а исключительно ради восстановления справедливости, поскольку убежден, что его самого дурят ежеминутно – чиновники, олигархи, работодатели, торговцы и другие сограждане.

Выходя из дома, грибландец надевает на свое лицо особое выражение: хмурый взгляд, крепко стиснутые зубы, подбородок выставлен вперед. Поначалу эти гримасы настораживали меня и даже пугали, но со временем я понял: как только ваш собеседник убедится, что вы не стремитесь обмануть или унизить его, он будет вести себя с вами очень тепло и душевно, впрочем, сохраняя при этом довольно угрюмый вид.

Разумеется, менталитет жителей Грибландии не ограничивается описанными выше чертами. О других особенностях этих непростых, но в чем-то милых людей я расскажу в последующих записях.

ЧЕТЫРЕ СТОЛПА ГРИБЛАНДИИ

Население Грибландии состоит из четырех обширных групп. Это мудилы, решалы, чудилы и терпилы. Мне так и не удалось выяснить, принадлежат ли они к разным этносам или к одному. В пользу предположения, что это четыре различные народности, говорят внешние и языковые различия между представителями этих групп. Однако иностранные дипломаты, с которыми я общался на эту тему, утверждают, что это скорее кастовая система.

Итак, первая из групп, мудилы, являются чем-то вроде правящего класса – они занимают высокие посты в политике, в бизнесе и в СМИ. Привилегированное положение мудил в обществе кажется грибландцам абсолютно естественным – точно так же никого не удивляет, что владельцами китайских ресторанов являются китайцы. И если вы видите огромный джип, на высокой скорости летящий по крышам других машин, то можете не сомневаться – за рулем сидит мудила. Вы часто будете слышать выражение “Мудилой нужно родиться”, и его следует понимать буквально: принадлежность к этой социальной группе, как, собственно, и к остальным трем, приобретается лишь по праву рождения. Впрочем, ходят слухи об исключительных счастливчиках из числа решал, которым ценой невероятных усилий удалось стать мудилами и передать этот статус своим детям.

Решалы – довольно влиятельная каста, представители которой тоже активно участвуют в деловой и политической жизни страны, но, в отличие от мудил, на вторых ролях. Они являются своеобразными посредниками между одними мудилами и другими, а также между мудилами и чудилами с терпилами. Если у вас, к примеру, пытаются отжать бизнес, если вас несправедливо (или справедливо) обвинили в суде, если у вас угнали машину, вы первым делом обратитесь не к полицейским и не к юристам, а именно к решалам. Высококлассный решала способен уладить любую проблему, разумеется, если у вас хватит денег на оплату его услуг. И конечно, если ваш оппонент не прибегнет к помощи более влиятельного решалы.

Самая малочисленная группа грибландцев – это чудилы. Те ее представители, которым удается реализовать себя (таких меньшинство), становятся творческими людьми, частью так называемого креативного класса. Остальные же, обнаружив непреодолимую тягу к алкоголю и наркотикам, занимаются попрошайничеством и ведут асоциальный образ жизни. И мудилы, и решалы относятся к чудилам с пренебрежением, однако не брезгуют прибегать к их услугам, когда нужно разработать интерьер загородного дома или, к примеру, изваять золотую статую высокопоставленного юбиляра. Что касается терпил, то они открыто презирают чудил, считая их развращенными бездельниками, и следует признать, отчасти они в этом правы.

Терпилы являются самой многочисленной кастой и, как это часто бывает в таких обстоятельствах, самой ущемленной. Не стоит думать, что мудилы и решалы сознательно дискриминируют терпил – просто кто-то же должен выполнять тяжелую низкооплачиваемую работу, и терпилы по всеобщему мнению (в том числе, и по мнению самих терпил) подходят для этого лучше других. При этом терпилы не являются покорным и безропотным классом: их любимое занятие – источать ругань и потоки ненависти в адрес богатых мудил, изворотливых решал и презренных чудил. Порою от слов они переходят к делу, но в результате любого своего бунта становятся еще более бедными и бесправными, чем прежде.

СТОЛИЦА ГРИБЛАНДИИ

Столица Грибландии – город Годноград, названный так в честь национального героя Иштвана Годного. Впрочем, сами жители страны в шутку называют этот город “Говноград”. По правде сказать, иначе они его и не называют – разве что в сводках новостей и в официальных документах.

Город расположен на берегах реки Годюки, также названной в честь Иштвана Годного. Деловой, административный и исторический центры размещаются на правом берегу (его здесь называют верхним), а промзона и спальные районы – на левом (соответственно, нижнем). Столичные мудилы и решалы живут преимущественно на верхнем берегу, а терпилы – на нижнем. Что касается чудил, то их можно встретить на обоих берегах, только на верхнем они являются частью арт-сообщества, а на нижнем – представителями маргинальной наркоманской тусовки.

Благотворительный фонд, руководителем которого я являюсь, расположен в историческом центре Годнограда. Точнее, на месте исторического центра. Дело в том, что около двадцати лет назад все исторические здания в столице были снесены, а на их месте построили их копии, но с дополнительными этажами, башенками, колоннами и завитушками на фасадах. Эта грандиозная перестройка получила название “Проект по восстановлению архитектурного наследия Годнограда” и потребовала таких значительных вложений, что пришлось заморозить строительство новых станций метро. В тех случаях, когда старый дом по каким-то причинам нельзя снести, его заключают в стеклянный саркофаг, а уже сверху строят торговый или офисный центр. Внутрь саркофагов никого не пускают, чтобы сохранить культурное наследие города – так написано на пластиковых табличках, прикрепленных к прозрачным стенам.

В столице Грибландии постоянно что-то строят – и в выходные, и по ночам строительство не прекращается ни на минуту. Дело в том, что все грибландцы хотят жить в Годнограде, несмотря на вполне реальный риск для жизни. Из-за того, что земля под городом была испещрена множество туннелей, пещер, катакомб и подземных рек, однажды столица провалилась к чертям, и не факт, что эта ситуация не повторится. Но о том, как это произошло, я расскажу в другой раз.

КАК ВЕДУТ ДЕЛА В ГРИБЛАНДИИ

Окна моего офиса выходят на центральную улицу столицы – улицу Иштвана. Такое расположение было бы очень престижным, если бы не митинги, вооруженные столкновения, теракты и самосожжения, которые происходят здесь почти каждый день. Директору фонда, решале Горану Пукичу, как-то оторвало ухо осколком гранаты, другую нашу сотрудницу, чудилу Дупку Чурек, по дороге на работу изнасиловали борцы за семейные ценности, митинговавшие возле памятника Иштвану Годному. Что касается меня, то мне пока везет – если не считать того случая, когда меня облили зеленкой и забыть про инцидент, в результате которого у меня сгорели волосы на голове.

Наш международный фонд оказывает материальную помощь самым обездоленным терпилам Грибландии, и это, должен признаться, довольно непростое дело. Из сотни долларов, пожертвованной иностранными филантропами, половину придется отстегнуть мудилам, контролирующим все финансовые потоки в стране, включая те, что связаны с благотворительностью. 30% необходимо отдать решалам, обеспечивающим фонд необходимыми разрешениями, сертификатами, акцизами и прочими документами. Еще 15% уйдет на зарплату сотрудникам фонда. В результате лишь 5 долларов из сотни попадут к терпилам, если не будут украдены на каком-то этапе.

ПАТРИОТИЗМ ГРИБЛАНДЦЕВ

Несмотря на все то, что происходит в Грибландии, граждане этой страны очень патриотичны – порою даже может показаться, что излишне. Чтобы замерять собственный патриотизм, грибландцы пользуются специальным приложением, разработанным IT-энтузиастами. Приложение под названием “Patria” анализирует публикации в соцсетях, которые оставляет тот или иной гражданин, проверяет, носит ли он патриотические надписи на своей одежде, а также мониторит количество потребляемого им патриотического видео, аудио и текстового контента. Самые высокие баллы традиционно получают грибландцы, живущие за пределами своей родины.

Недостаточные проявления патриотизма со стороны публичных личностей зачастую становятся причиной травли, а иногда приводят и к массовым беспорядкам. Последний из таких инцидентов имел место около месяца назад, когда журналист одного популярного еженедельника высказал на его страницах сомнение в объективности рейтингов, формируемых приложением “Patria”. В частности, он предположил, что татуировки с гербом Грибландии еще не делают их носителя настоящим патриотом, особенно если соседствуют со свастикой или другими символами, популярными в националистической среде. Чем это закончилось для злосчастного журналиста, я расскажу в следующей записке.

ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ В ГРИБЛАНДИИ

Заявление Сромко Калича (так звали журналиста, усомнившегося в патриотизме грибландцев) привлекло внимание тысяч читателей, среди которых оказалось немало общественных активистов. В то же время в соцсетях начала гулять пламенная речь известного политического активиста Золтана Торчека. Речь была полна ярких впечатляющих образов, среди которых упоминались и перевернутые автомобили, и пылающий Журналистский квартал, где размещалось большинство редакций, включая редакцию злосчастного еженедельника. Когда квартал действительно подожгли с четырех сторон, господин Торчек попытался объяснить, что это была лишь метафора, но его уже никто не слушал.

Стремясь остановить погромы, президент страны Дроган Дзыга записал видео-обращение к народу – как всегда в виде песни. Эта песня впоследствии стала хитом и продержалась в чартах довольно долгое время, но на уменьшение количества жертв никак не повлияла. Две волны погромов – из центра и с окраин – прокатившись по всему городу, встретились на проспекте Единства. Началась полнейшая неразбериха: одни активисты колотили других, а патриоты проламывали черепа другим патриотам.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, а точнее слишком хорошо известно, если бы на одном из центральных телеканалов не выступил главный редактор оскандалившегося еженедельника. Его спич содержал множество искренних извинений, а в финале он как бы вскользь сообщил домашний адрес проштрафившегося журналиста Калича, и когда спустя четверть часа толпа активистов разорвала проживавшего по этому адресу писаку на мелкие клочки, все утихомирились.
 
Подобные инциденты происходят в Годнограде раз в пару месяцев, в других городах Грибландии – значительно реже. Все дело в том, что большинство общественных активистов из провинции стремятся реализовать себя в столице, где перед ними открываются гораздо более привлекательные возможности – и в идеологическом, и в материальном плане.

ПОДЗЕМНАЯ СТОЛИЦА ГРИБЛАНДИИ

Однажды славный город Годноград провалился под землю. Неизвестно, что послужило тому причиной – то ли размывшие грунт подземные реки, то ли разветвленная система коммуникационных туннелей, то ли просто злой рок.

Когда это случилось, столичный мэр Алтын Купчек созвал экстренное совещание (как и остальные чиновники, он проживал за городом, поэтому не пострадал). На совещании было принято эпохальное решение: чтобы поднять дух оказавшихся под землей годноградцев, необходимо возвести над провалившейся столицей два моста: золотой и хрустальный. В том месте, где мосты пересекутся друг с другом (раньше там находилась центральная площадь), будет воздвигнута самая большая в стране статуя Иштвана Годного. В одной руке бронзовый Иштван будет держать змею с разорванной пастью (в пасти впоследствии будет размещена смотровая площадка, коворкинг и кофейня), а в другой – флаг Грибландии размером с три футбольных поля.

Чтобы оказавшиеся под землей жители Годнограда не мешали проведению строительных работ, их попросили оставаться на глубине до завершения строительства. Некоторые годноградцы были возмущены этим требованием, но разломы, из которых доносились возмущенные крики, были засыпаны щебнем, а сверху залиты бетоном.

ПРЕЗИДЕНТ ГРИБЛАНДИИ

Президент Дроган Дзыга, упомянутый мною ранее – довольно примечательная личность. Начнем с того, что он принадлежит не к мудилам и даже не к решалам, а является потомственным чудилой. Для Грибландии, где испокон веков руководящие посты занимают мудилы, это ситуация экстраординарная. Впрочем, поговаривают, что за спиной Дзыги стоят влиятельные мудилы, а сам он является для них чем-то вроде ширмы, однако недооценивать его не следует.

Дроган родился в Малой Гопне – одном из городков, которые были украдены мудилами в конце 90-х, когда будущему президенту было чуть больше двадцати. Рейдерство городов в те годы осуществлялось по одной и той же схеме. Первым делом мудилы приватизировали и растаскивали по частям градообразующее предприятие (в случае с Малой Гопней это был завод по производству сельскохозяйственных удобрений). Затем в городе закрывали все магазины, школы, кинотеатры и кафе. После этого жителям города предлагали переехать в другое место – например, в спальный район на окраине Годнограда.

Когда жители Малой Гопни перебрались на новый адрес, они обнаружили, что район находится не на окраине столицы, а в сотне километров от нее, кроме того, он еще не построен и судя по всему, никогда построен не будет. Дальше они устраивались кто как мог. Одни попытались вернуться в Малую Гопню, но им это не удалось – город к тому моменту уже был огражден высоким забором с колючей проволокой и автоматчиками на смотровых вышках (сейчас территорию бывшего городка занимает принадлежащая мудилам гигантская свиноферма). Другие гопники разбрелись по полям и лесам – кто-то из них начал жить в землянках, кто-то на деревьях, кто-то еще просто сгинул.

Семейство Дзыги, лишившись дома, перебралось в Годноград – первое время жили у дальних родственников, потом стали снимать квартиру. Будущий президент, с детства испытывавший тягу к музыке, устроился певцом в ресторан. Его песни в стиле, который позднее получил название “ироничный шансон”, быстро приобрели популярность среди ресторанной публики, и спустя год пребывания в столице он записал свой первый альбом, “Веселый гопник”. Затем карьера Дрогана развивалась стремительно: первые строчки хит-парадов, концерты на стадионах, собственное шоу на одном из центральных телеканалов, продюсерский центр его имени. Тогда же Дроган стал водить дружбу со многими респектабельными мудилами, один из которых впоследствии посоветовал ему принять участие в борьбе за президентское кресло.

ПРЕЗИДЕНТСКАЯ ГОНКА В ГРИБЛАНДИИ

Главными противниками Дзыги выступали трое влиятельных мудил: кирпичный король Иштван Чалко, тушеночный магнат Дубчек Бубич и марлевый олигарх Кубилай Пухчев. Первый из них возглавлял партию “Корни”, выступавшую за возвращение к истокам, к земле и к навозу. Второй кандидат выдвигался от партии “Сытая Грибландия” и обещал избирателям значительно повысить калорийность самых популярных продуктов, включая свиные уши, телячьи языки и курдючный жир, не увеличивая при этом цены. Что касается третьего кандидата, Кубилая Пухчева, то он не сумел выбрать четкую стратегию, поэтому свалил в одну кучу всё: патриотизм и космополитизм, традиции и реформы, семейные ценности и легализацию проституции, либерализацию для бизнеса и увеличение налогов.

Предвыборная гонка напоминала масштабное шоу – изобретательное, интригующее, со множеством неожиданных сюжетных поворотов. Иштван Чалко ел землю перед журналистами, Дубчек Бубич приносил на телевизионные эфиры коровье вымя, Кубилай Пухчев сошел с ума, объявил себя богом и сиганул с колокольни Святого Золтана, а Дроган Дзыга делал то, что у него получалось лучше всего – пел. Каждый день он выходил в эфир с новой песней, в которой высмеивал своих конкурентов, удивлялся терпению терпил и дарил им надежду на то, что скоро всё изменится. Каждая его предвыборная песня мгновенно выходила в тренды ютуба, а многие из них становились настоящими хитами, которые можно было услышать из окна любой проезжающей по тротуару машины.

Как я уже говорил, президентами Грибландии до Дрогана Дзыги избирались исключительно мудилы. Все они шли на выборы с разными программами, но неизменным оставалось одно: они обещали терпилам улучшить их жизнь, но в результате улучшали жизнь свою и своего клана, а терпилы с каждым президентским сроком терпели все большие лишения. Дроган пошел по другому пути: он не стал обещать терпилам, что они благодаря ему достигнут уровня мудил – напротив, он пообещал, что сделает мудил терпилами. Другими словами, он пообещал забрать у мудил все деньги, чтобы раздать их терпилам. Казалось бы, такая предвыборная программа должна была заставить мудил беспокоиться, и представители нескольких кланов действительно взволновались. Но в целом мудилы понимали, что им ничего не угрожает: одни из них являлись спонсорами предвыборной кампании Дрогана, другие принадлежали к надежно защищенным кланам, а третьи отказывались верить в то, что шансонье, пусть даже самый популярный в стране, сумеет стать президентом.

ВЫБОРЫ В ГРИБЛАНДИИ

Дрогану Дзыге удалось, казалось бы, невозможное – сплотить под своим знаменем избирателей из трех издавна враждующих лагерей: терпил, чудил и решал. С первыми все более-менее понятно – их не могло не подкупить обещание Дзыги оставить ненавистных мудил без штанов, а также гарантированная им раздача экспроприированных средств терпилам. Что касается чудил, традиционно не голосующих на выборах, то они в этот раз все-таки преодолели свою инертность, поскольку кандидат-чудила – такого не случалось никогда прежде. А решалы переметнулись в клуб любителей Дрогана Дзыги в последний момент – когда поняли, что у кандидатов-мудил мало шансов на избрание.

Дебаты кандидатов на президентское кресло проходили на площади Иштвана Годного. Иштван Чалко приполз туда на пузе, целуя землю, Дубчек Бубич прискакал верхом на свинье, а мощи Кубилая Пухчева привезли в тележке. Дзыга на дебаты не пришел, и поливание грязью с последующим обменом компроматами проходило без него. Когда дебаты уже подходили к концу, на балкончике часовни, возвышающейся над площадью, появилась невысокая фигурка, которую тут же подсветил прожектор. Это был Дзыга, и вместо тысячи слов он исполнил короткую, но очень душевную песню, в которой призвал терпил, чудил и решал к миру, необходимому для того, чтобы надрать задницу мудилам.

Через три дня, несмотря на многочисленные махинации с подсчетом голосов, которые были инициированы мудилами, Дроган Дзыга был избран президентом Грибландии. Впрочем, обещанная кампания по борьбе с мудилами так и не была начата. Сначала Дзыга был вынужден бороться с внутренними врагами, потом с внешними, затем – с наводнениями, с засухой, с инфляцией, с перепадами электричества, а после его главное предвыборное обещание было забыто, как забывается большинство обещаний такого рода.

© Антон Фридлянд

1.

Этой ночью я снова увидел чумного доктора.

Опираясь на трость, он бесшумно шествует по темному школьному коридору, и его кожаный плащ колеблется в такт шагам. Крючковатый нос его маски поворачивается то вправо, то влево, а в черных стеклах глазниц поблескивает свет фар, проникающий с улицы.

Он заходит в нашу комнату. Его шаги все так же не слышны, хотя я знаю, что это невозможно: скрипучий паркет усеян битым стеклом и старыми газетами – как раз на тот случай, если кто-то решит подобраться к нам среди ночи. Но доктор беззвучно подплывает к моей раскладушке и зависает надо мной – нос его бледной маски указывает прямо на меня. Я не могу ни пошевелиться, ни закричать, застряв в моменте между сном и бодрствованием, когда не понимаешь, что реально, а что нет, и тебе кажется, что кошмар будет продолжаться вечно, но вдруг твой громкий вздох разрушает оковы сна, и наваждение отступает, чтобы вернуться следующей ночью.

Спать больше не хочется – чумной доктор похитил мой сон. Я сажусь на раскладушке, и она протяжно стонет подо мной. Мои друзья как ни в чем не бывало сопят во сне, развалившись на матрасах, расстеленных на полу. Натягиваю брюки, свитер, ботинки и выхожу из комнаты, стараясь никого не разбудить. По лестнице, усеянной шприцами и окурками, поднимаюсь на четвертый этаж, оттуда выбираюсь на крышу через люк.

Середина октября, но ночь довольно теплая. По середине улицы едет колонна бронетранспортеров, за ними тащатся несколько грузовиков с продуктами и медикаментами. Ночные курьеры на электро-самокатах и скутерах мчат по тротуару, обгоняя друг друга. В некоторых окнах горит свет – возможно, там живут люди, с которыми мне приходилось встречаться, когда я доставлял им заказы. И хотя я не узнал бы ни одного из них без респиратора на лице, мне нравится думать о них как о своих знакомых.

Во дворе греется у костра бездомный старик. Я решаю спуститься к нему, но сейчас из школы через главный вход не выйдешь – он забаррикадирован на ночь, а окна первого этажа зарешечены. Приходится спускаться по пожарной лестнице, протянутой по боковой стене. Лестница обрывается на высоте три метра от земли, и я сначала повисаю на нижней перекладине на вытянутых руках, затем прыгаю вниз.

Со стариком я знаком уже не первый год. Этот чудак не носит респиратор – говорит, что от бактерий его спасает борода. Обитатели школы постоянно делают ставки по поводу того, когда старик загнется, но он, похоже, переживет многих из нас. Нельзя сказать, что у него все в порядке с головой, но я люблю поболтать с ним, и он, похоже, тоже всегда мне рад.
На руках у него вязаные перчатки с обрезанными пальцами, на макушке – кепка с буквами “NY” над козырьком. На плечи поверх куртки он накинул клетчатый плед, который где-то стянул еще год назад. И конечно, спутанная грива седых волос, такая же борода до пупа и беззубый рот, растянутый в вечной ухмылке. На вид ему лет шестьдесят-семьдесят, но может быть и больше, и меньше – свой возраст он мне никогда не сообщал и я не уверен, что он его вообще помнит.

– Видел сегодня твоего папашу, – сообщает старик, когда я сажусь у костра. – Спрашивал, как у тебя делишки.
Тут надо сказать, что мои родители умерли давным-давно – еще в первую волну эпидемии.
– И что ты ему ответил? – спрашиваю я.
– Что ты в полном порядке. Что живешь в тепле и комфорте, дружишь с хорошими ребятами и ни в чем не нуждаешься.

Дальше он начинает задвигать что-то уж совсем невразумительное, а я, краем уха слушая его треп, раздумываю о том, что он, пожалуй, прав – я действительно неплохо устроился. Школа, в которой я живу, расположена в центре города – на улице, которая раньше называлась Красноармейской, потом Большой Васильковской, а теперь ее называют 4-й путепровод. Вместе со мной в этом доме живут около полусотни парней и девчонок – в основном курьеры, красные рюкзаки. У нас рабочая канализация, вода в кранах, электричество по ночам и почти все окна целы. При этом мы не платим за жилье – только за электричество, но если разделить счет на всю ораву, получается не так уж много. У меня нормальная работа, на которой я не то чтобы сильно зашивался, а также хорошие друзья, с которыми я делю комнату. Правда, я совершенно не представляю, чем буду заниматься через год, когда мне исполнится пятнадцать и я должен буду перебраться в изоляцию, чтобы не сдохнуть. Но, как говорят мои друзья, нужно жить сегодняшним днем, потому что завтра, может, и не наступит.

Привлеченный светом костра, к нам, пошатываясь, устремляется какой-то тип – не могу разобрать, то ли пьяный, то ли зараженный, то ли все сразу. Заметив его боковым зрением, старик издает приглушенный рык, от которого у меня кровь стынет в жилах. Тип резко меняет траекторию и исчезает за углом соседнего дома. Дом этот запечатан, о чем говорят огромные оранжевые кресты, намалеванные на его стенах. Это значит, что все жильцы умерли, и вместо того, чтобы наводить в доме порядок, могильщики решили заварить его двери. Я давно заметил, что у старика есть супер-способность – отгонять непрошенных гостей. Чтобы спровадить стаю собак, ему достаточно бросить на них взгляд исподлобья, а люди его и сами сторонятся.

Грея руки над огнем, он заводит свою любимую шарманку – начинает рассказывать о том, какой была жизнь в Киеве до всех эпидемий. О том, каким красивым был город до всего этого дерьма. И что там, где теперь ездят курьеры, раньше ходили люди и никто из них не носил респиратор. И фильмы раньше смотрели не только на телефонах и планшетах, а собирались для этого в специальных залах и вместе пялились в огромный экран. А еще еду не обязательно было заказывать с доставкой или готовить самому – можно было прийти в специальное место и поесть там, слушая приятную музыку и общаясь с другими людьми. Все это я видел в фильмах и сериалах, так что у меня нет причин не верить старику. Но потом он начинает говорить о том, что раньше можно было за час добраться до другого города, а за несколько часов – в другую страну, и многие люди постоянно перемещались по миру, а не сидели на одном месте. Все это я тоже видел в фильмах, но еще я видел, как люди летали на другие планеты, но когда я говорю об этом старику, он отвечает, что это ерунда и я должен различать, где правда, а где вымысел. И никуда дальше Луны люди так и не добрались, к тому же это еще вопрос, побывали ли они на самом деле на Луне. Понемногу стариковская болтовня начинает убаюкивать меня, и я спрашиваю, могу ли я переночевать в его палатке. Без проблем, – отвечает он.

Я забираюсь в палатку, а он остается сидеть у костра. В его резиденции пахнет прелыми листьями и кошачьей мочой, но мне плевать – я тут же засыпаю.

2.

В восемь утра меня разбудил телефон – курьерское приложение потребовало подтвердить, выйду ли я сегодня на смену. Выбравшись из палатки, я замечаю, что старик куда-то делся, а разведенный им костер давно потух. Получается, остаток ночи я проспал на улице без охраны – охренеть!

Улицу окутал туман, а вместе с ним появился запах гари. Двери школы уже открыты, на пороге топчется курьер лет десяти, с синим рюкзаком – он доставил завтрак кому-то из наших, но боится заходить внутрь, поскольку знает: тут живут краснорюкзачники. Я собираюсь подбодрить парнишку, мол, тут его никто не тронет, но в это время на крыльцо выходит один из соседских ребят и забирает заказ. Тут я соображаю, что забыл заказать завтрак и лезу в карман за телефоном.

Когда, дождавшись свой сендвич из Макдака, я захожу в нашу комнату, мои соседи уже успели укатить на работу на своих электросамокатах. Кто-то ведь должен доставлять все то дерьмо, что производят в промзоне на окраинах. Старик рассказывал, что раньше люди пользовались услугами курьеров не всегда – чаще они поднимали свою задницу и шли в то место, где лежали товары, собранные из разных мест. Но было это в те времена, когда взрослые могли выходить на улицу без риска сдохнуть на следующий день даже будучи в респираторе и противочумном костюме.
Пока жую сендвич, пялюсь в окно. Ничего необычного: разве что свежий жмур появился на противоположной стороне улицы, должно быть, вывалился из окна. К нему подруливает могильщик в желтом жилете поверх противочумного костюма, слазит с мотоцикла, обдает труп струей пламени из заплечного ранца. Отступив на пару шагов назад, он выжидает немного, затем бросает шар-огнетушитель, и костер тут же гаснет, а на месте трупа теперь только холмик на асфальте, покрытый белой непроницаемой коркой.

Я выкатываю свой транспорт из угла комнаты, где он заряжался всю ночь. Каждый день затаскивать скутер на третий этаж – то еще удовольствие, но если оставить его на первом, кто-то наверняка что-нибудь с него скрутит. Через четверть часа добираюсь до центрального пункта выдачи заказов – его называют Главпочтамт. Я бы доехал быстрее, если бы не плотный поток курьеров и машины, брошенные на тротуаре. Курьеров в это время так много, что приходится двигаться плечом к плечу – я даже слышу басы из чужих наушников. Под колесами пестрит спрессованный слой мусора: обертки, коробки от пиццы, сигаретные пачки, использованные респираторы. Засовываю в уши наушники, на полную громкость врубаю любимый плейлист: все в кучу – и хард техно, и минимал, и регги, и симфоническая музыка. Это как контрастный душ – когда после жесткого рубилова в уши робко проникает нежная лирическая мелодия. Главное – не сбавлять скорость, иначе тут же окажешься под колесами других курьеров, многие из которых с утра уже ускорились спидами.

На площади перед пунктом выдачи уже собралась толпа с рюкзаками разных цветов. Все курьеры держатся группками, каждая – своего цвета. Мы, краснорюкзачники, доставляем медикаменты, синие рюкзаки развозят еду, зеленые – средства гигиены и товары для дома, желтые – все остальное. Все, что производят фабрики на окраинах, доставляется в этот и другие пункты выдачи, где грузы распределяют между курьерами и после этого пакеты попадают к заказчикам. На пунктах выдачи и возле них разные курьерские группировки разборок не устраивают – если камера наблюдения зафиксирует тебя во время драки, мигом потеряешь лицензию. Зато если ты со своим красным рюкзаком попадешься в каком-нибудь дворе банде желторюкзачников, могут возникнуть проблемы.

Хотя у каждого цвета своя специализация, бывает, что товары разных групп объединяют в один заказ. Сегодня мне выпадает именно такой случай. Дождавшись, когда мой номер высветится на фасадном табло, я подхожу к нужному окну выдачи и оттуда вываливается дюжина небольших красных пакетов и один желтый. По иронии судьбы желтый пакет в мой рюкзак не вмещается – значит, во время езды придется держать его на коленях, и это сто процентов приведет к тому, что кто-нибудь из желторюкзачников попытается огреть меня цепью по шлему на полном ходу. Так что первым делом я отправляюсь на Львовскую площадь, где избавлюсь от желтого пакета, затем двину на Лукьяновку, а потом – на площадь Победы и дальше, по первому путепроводу.

3.

Болезнь, которую мы называем чумой, на самом деле вовсе не чума. Хотя когда я почитал в Вики про эпидемии чумы, которые происходили в древности, то понял, что многие проявления похожи. Но нынешняя эпидемия вызвана целым пакетом вирусов и бактерий, которые постоянно модифицируются и взаимодействуют друг с другом. У каждой из этих микроскопических дряней есть собственное научное название из латинских букв и цифр, но для простоты все это вместе называют чумой.

Курьерам постоянно приходится видеть зараженных на разных стадиях протекания болезни. Зрелище это, прямо скажем, неприятное и очень печальное, но ко всему со временем привыкаешь. Бурые пятна на лице и на теле, вздувшиеся до размеров апельсина лимфоузлы на шее, налитые кровью глаза, хриплый голос – такая картина означает, что человеку осталось жить не больше суток, а скорее несколько часов. Как я уже говорил, патогены, из-за которых человек превращается в такое, постоянно видоизменяются, а фармацевты год за годом разрабатывают вакцины от них. Только пока я доставлю свежую вакцину клиенту, бактерии и вирусы уже успевают перегруппироваться и разработать новую стратегию атаки. Так что, если у тебя есть подписка на самые передовые вакцины, это означает лишь то, что ты протянешь чуть дольше, чем остальные, но вовсе не означает, что выживешь. Даже если ты не будешь покидать свое жилище, если будешь тщательно дезинфицировать все, что тебе доставляют, если будешь выходить на балкон только в противочумном костюме, зараза все равно найдет, как до тебя добраться.

И есть только одна разновидность людей, до которых чуме, похоже, нет никакого дела – это дети и подростки моложе пятнадцати лет. Некоторые ученые утверждают, что опасаться чумы следует начиная с семнадцати лет, но я лично знал нескольких ребят, которых чума забрала еще до того, как им исполнилось шестнадцать. Так что, как только стукнет пятнадцать, лучше тебе убираться с улицы, если, конечно, хочешь жить. Почему чума безвредна для детей и подростков – этого никто точно не знает, хотя теорий по этому поводу множество.

Пока тебе не исполнилось пятнадцать, ты можешь попытаться заработать на будущую жизнь в изоляции. Даже если у тебя есть родители, которые о тебе заботятся, ты должен понимать, что их может не стать в любую минуту. Вариантов, как заработать денег будучи подростком, не так уж много – работа курьером, работа на заводе или работа мусорщика. Заводским рабочим и мусорщикам платят больше, чем курьерам, но связываться с этой работой мне по понятным причинам неохота. Так что я, как и тысячи других городских ребят, доставляю заказы, и мне эта работа даже нравится.

На Львовской площади я, заехав во двор старого дома, где живет первый клиент, пристегиваю скутер цепью к дереву. Разумеется, это не гарантирует, что кто-то не попытается свинтить мой аккумулятор – нужно постараться обернуться побыстрее. С пакетом в руках и рюкзаком за спиной я подхожу к двери подъезда, набираю код, указанный в заказе, затем камера домофона сканирует мой QR-код, и дверь открывается. Лифт не работает, и мне приходится подниматься на пятый этаж пешком. По дороге я натыкаюсь на двух жмуров, которые лежат в обнимку на площадке третьего этажа. Перепрыгиваю через них, чтобы не замарать обувь – они уже начали подтекать.
Дверь квартиры открывается, когда я ввожу второй код – я попадаю в небольшую дезинфекционную комнату, отделенную от квартиры стеклянной стеной. За стеклом стоит хозяйка квартиры – в респираторе, но без защитного костюма.

– Пожалуйста, продезинфицируй пакеты и оставь их в боксе, – говорит она через репродуктор, как будто я сам не знаю, что нужно делать.
– У вас трупы в подъезде, – сообщаю я, пока занимаюсь дезинфекцией. – Вы бы могильщиков вызвали.
– Серьезно? – отступив от стеклянной преграды, она снимает респиратор, и я замечаю, какое красивое у нее лицо. – На каком этаже?
– На третьем, два тела.

Ей чуть больше тридцати, у нее светлые прямые волосы и тонкие черты лица. Она держится так, словно позирует скульптору или художнику: прямая спина, плечи расправлены, подбородок приподнят. На стене за ее спиной я замечаю большое черно-белое фото, на нем изображена обнаженная женщина – она сидит на полу, обхватив колени руками. Лица не видно, но я тут же понимаю – это хозяйка квартиры.

– Какая жалость… – произносит она. – Я хорошо знала эту пару. Мы часто общались раньше. Им не было и тридцати… Хочешь что-нибудь выпить? Кофе или чай?

Нам, курьерам, часто что-нибудь предлагают – заняться сексом, подзаработать на выносе мусора или послушать историю чьей-то жизни. Но чтобы мне предлагали чай или кофе – такого я не помню.

– Чай, пожалуйста, – отвечаю я. – Зеленый, если есть.

Пока она готовит мне чай, рассказывает о том, какими приятными людьми были ее соседи снизу. Тем временем я закрываю бокс, и внутри него начинается повторная обработка пакетов. Налив чай в картонный стаканчик, клиентка закрывает его крышкой и передает мне его в боксе, из которого перед этим забрала доставленные пакеты. Чай очень хороший – сто лет такого не пил.

– Сколько тебе лет? – спрашивает она.
– Четырнадцать, – отвечаю.
– Ты уже решил, чем будешь заниматься дальше?

Это стандартный вопрос, который клиенты задают курьерам. Нет, еще не решил. Клиентка рассказывает, что до начала эпидемии она планировала, что будет жить в другой стране. Выучила язык, купила там небольшую квартирку, нашла работу, а потом началось это дерьмо, и теперь все границы закрыты – не то что в другую страну, в другой город не можешь поехать.

– Что за страна? – спрашиваю.
– Португалия. Слышал про такую?
– Что-то слышал, – говорю. – Там хорошо?
– Было хорошо, – вздыхает она. – А теперь там нет ничего. Можно сказать, нет никакой Португалии.

Решаю не уточнять, куда делась Португалия – и так понятно. Когда мы прощаемся, она прислоняет узкую ладонь к стеклу, и я кладу свою руку так, что они как будто соприкасаются, хотя на самом деле нет. Так прощаются заключенные со своими родными после свидания – я видел это в кино. Напоследок она говорит, чтобы я, если захочу, заходил к ней как-нибудь просто так, попить чаю. Я отвечаю “конечно”, но мне почему-то кажется, что я ее больше не увижу.

Выбираясь из подъезда, я снова перепрыгиваю через пару трупов на третьем этаже. Теперь называть их жмурами мне не хочется – если верить клиентке, они были очень хорошими людьми, любили собак и занимались благотворительностью. Когда выхожу на улицу, вижу, что возле моего скутера трется пацан лет восьми, но ничего свинтить он еще не успел. Заметив меня, мальчишка убегает и прячется за мусорными баками, спугнув стаю голубей.

Я еду дальше и с перерывом на обед успеваю развезти почти все заказы до трех часов дня. Далеко не все клиенты такие приятные люди, как эта женщина с Львовской площади. У большинства из них нет ни дезинфекционной камеры, ни даже нормального респиратора – только какое-то самодельное барахло. И хотя они знают, что я не являюсь переносчиком заразы, но подозревают, что я могу притащить инфекцию на своей одежде, и ненавидят меня за это.

Бывает, я беру еще и вторую смену, но сегодня у меня нет желания горбатиться до темноты. Остался последний адрес, неподалеку от школы – мой любимый клиент.

4.

Фармацевт, как я прозвал этого клиента, живет в роскошной высотке на пятом путепроводе – двадцатипятиэтажное здание со стеклянным фасадом, на котором закреплен огромный рекламный экран, давно не работающий. Когда я подъезжаю ко входу, с боковой части здания радиоуправляемый погрузчик выгружает ящики с продуктами из грузовика, стоящего рядом. За рулем грузовика – военный в противочумном костюме с автоматом наготове. Погрузчик опускает ящики на ленту транспортера, по которой они заезжают внутрь дома.

Двое других военных встречают меня в холле здания – они сидят в отдельных стеклянных капсулах с автономной подачей воздуха, так что респираторов на них нет. Перед каждой капсулой установлен станковый пулемет, направленный на вход – этот дом охраняется не хуже, чем президентский дворец. Сосканировав QR-код заказа, ребята в форме разрешают мне зайти в лифт, который доставляет меня на двадцать четвертый этаж, где живет фармацевт.

Его апартаменты занимают почти весь этаж, и открыв кодовый замок на двери, я захожу в дезинфекционную комнату размером с небольшую квартиру. Через стекло я вижу хозяина квартиры, который сидит за рабочим столом, его лицо озарено свечением ноутбука, а выше, словно нимб – диск ультрафиолетовой лампы. Фармацевту лет пятьдесят, может, и больше, но он не выглядит стариком – видно, регулярно занимается спортом. У него здесь и собственный спортзал, должно быть, есть. Наверно, он рулит какой-то крупной фарм-конторой, раз смог позволить себе такое шикарное жилище. У него нет жены, но есть дочка, примерно моего возраста. Правда, я видел ее всего пару раз издалека и никогда с ней не разговаривал.

Фармацевт каждый день заказывает целую кучу лекарств, так что видимся мы с ним довольно часто. Лекарства нужны ему для каких-то исследований, с которыми я ему тоже помогаю (а еще как-то раз он обмолвился, что у него здесь есть домашняя лаборатория). Он всегда закидывает мне на счет щедрые чаевые, а как-то раз предложил посидеть в гостиной и поболтать – с этого и началось наше приятельство. Вот и сегодня он спрашивает, не найдется ли у меня полчасика, чтобы обсудить то да се. Обычно, когда мы болтаем, он задает мне целую кучу вопросов – о моих клиентах, о том, как часто они заказывают лекарства, какие коды указаны на пакетах, сколько курьеров с красными рюкзаками навскидку работает в одну смену и так далее. А иногда его пробивает на философствование – тогда говорит только он, а я слушаю и киваю. В любом случае, на обычное дружеское общение это не похоже, но мы с ним и не друзья – нас разделяют сорок лет, двадцать этажей и много чего еще.

Он нажимает кнопку на пульте, и боковая дверь дезинфекционной отъезжает в сторону. По прозрачному коридору я прохожу в гостиную, отделенную от остального жилища непроницаемым стеклом. Отсюда открывается вид на большую часть апартаментов: рабочая зона, столовая с кухонным островком из черного камня, пара диванов со свисающим с потолка камином между ними, картины на стенах. Фармацевт, поднявшись из-за стола, подходит к стеклянной стене гостиной и велит мне распечатать пакет, который я ему доставил. Внутри пакета – три упаковки лекарств от разных производителей: два блистера с ампулами и один с желтыми таблетками. Хозяин дома объясняет мне, что я должен сделать дальше: надеть стерильные перчатки и поместить по одной ампуле в белые цилиндрические контейнеры, а таблетку бросить в черный. И перчатки, и контейнеры лежат на столике в гостиной. Подобные операции я по его просьбе выполнял уже не раз.

Когда я заканчиваю манипуляции, то один за другим передаю контейнеры фармацевту – для этого он просовывает руки в плотные резиновые перчатки, торчащие из стеклянной стены. Он взбалтывает контейнеры, нажимает кнопки на их поверхности, смотрит на цифры, появляющиеся на табло. Вслед за этим цилиндры отправляются в бокс для мусора со значком биологической угрозы на крышке. Туда же я выбрасываю оставшиеся лекарства.

– Дерьмо. Снова дерьмо, – в его голосе нет ни удивления, ни разочарования – просто констатация факта.

Он садится в кресло в метре от разделяющей нас стеклянной стены. Выглядит он уставшим, нет, не уставшим, скорее опустошенным. Обычно его лицо расцвечено ухмылкой, но сейчас уголки губ опущены книзу, а серые водянистые глаза уставились в одну точку над моей головой.

– Ты ведь знаешь, что такое плацебо? – спрашивает он, закуривая электронную сигарету.

Разумеется, я знаю.

– Раньше так испытывали лекарства: одной группе давали настоящие лекарства, а другой – ампулу с сахаром, пустышку. А теперь осталась только одна группа – та, которая принимает плацебо. И это относится не только к лекарствам.

О, его пробило на философию. Иногда в таких случаях он рассказывает интересные вещи, а иногда его уносит в открытый космос.

– Всё, что мы теперь потребляем – это плацебо, – продолжает он. – Еда, вода, наркотики, секс, книги, фильмы – вообще всё. Мы продолжаем делать вид, что это приносит нам пользу или удовольствие, но на самом деле это просто подслащенные пилюли, от которых нет никакого толка.

Тут я начинаю подозревать, что он пьян или под наркотой.

– Как ты думаешь, что сейчас происходит? – спрашивает он.
– Эпидемия, – отвечаю я.
– Эпидемии случались и раньше, – качает он головой. – Но людям удавалось их пережить, пусть и ценой тысяч или миллионов жизней. То, что происходит сейчас – это третья мировая война. И нам в ней не победить, потому что наш враг – это мы сами. Как думаешь, почему от чумы не помогает ни одно лекарство?
– Ну, потому что это… чума.
– Это не ответ, парень. За то, что от нынешних болезней не помогает ни одно лекарство, мы должны поблагодарить фармацевтов. Эта индустрия десятилетиями бесконтрольно накачивала человечество всевозможными препаратами, добившись того, что вирусы и бактерии выработали к ним иммунитет. Какая ирония: теперь патогены стали сильным и здоровым организмом, а человек превратился в болезнь, от которой они скоро избавятся. И они могут не опасаться, что им негде будет жить: флора и фауна на Земле все еще довольно разнообразна, несмотря на многовековые усилия человека.
– Должен же быть какой-то выход, – робко встреваю я. – Для людей, я имею в виду.
– Да, конечно, решение есть. Но тебе это решение не понравится.

Я жду, что он продолжит, но фармацевт замолкает. Его электронная сигарета давно погасла, но он все еще держит ее у лица. За его спиной проплывает тонкая тень: это эфемерное существо – его дочь. Почувствовав ее появление, он оборачивается к ней.

– Дорогая, поздоровайся с моим гостем.
– Привет, – говорит девчушка, вступив в круг света ультрафиолетовой лампы.
– Привет, – отвечаю я.
– Ты что-то хотела? – спрашивает ее отец.
– Ампула заполнена, – сообщает она.
– Давай ее заменим.

Он подходит к рабочему столу, возле которого стоит девчонка, достает из выдвижного ящика серебристый цилиндр и вставляет его в гаджет на поясе дочки, взамен другого такого же. Извлеченная ампула исчезает в ящике стола. Я читал про такие устройства – они подсоединяются к телу и через равные промежутки времени впрыскивают инъекции. Такими штуками пользуются те, кто болен диабетом и некоторыми другими болезнями.

Мне удается рассмотреть девчонку чуть лучше, чем в прошлые разы. У нее кожа белая как снег, темные волосы и пронзительные зеленые глаза. Такую красоту раньше мне приходилось видеть только в кино – в старых черно-белых фильмах, которые были переделаны в цветные. Пока я жадно ее разглядываю, она не обращает на меня внимания, словно я еще один предмет мебели в их гостиной. Закончив манипуляции с картриджем, фармацевт возвращается в кресло, установленное перед стеклянной стеной, а его дочка скрывается из моего поля зрения.

– Ты уж прости за весь тот бред, который я тебе тут наговорил, – произносит он наконец. – Знаешь ли, в последнее время я немного не в себе. Я часто думаю о том, что мы украли у вас будущее – у тебя и у других молодых ребят. И от этого мне так тошно становится, что хочется выйти в окно.
– “Мы” – это кто? – переспрашиваю я.
– Что? Ты о чем?
– Ты сказал: “мы украли ваше будущее”. “Мы” – это кто?
– Забей. Я сам не соображаю, что говорю.
– Ладно. Так я пойду?
– Да, давай.

Я встаю с дивана и направляюсь к выходу.

– Эй, подожди, – говорит он, и я останавливаюсь. – Представь себе, что кому-то удалось создать вакцину, которая действительно защищает от чумы. Как бы ты поступил на месте этого человека?
– Думаю, я бы тогда стал королем мира, – отвечаю я. – Мало того, что я заработал бы на этом хренову кучу денег, так еще все носили бы меня на руках как своего спасителя.
– Но есть пару нюансов, – уточняет фармацевт. – Во-первых, эта вакцина может производиться в очень ограниченных количествах. Массовое производство по определенным причинам невозможно. А во-вторых, она помогает не заразиться не всем, а только тем, кто на момент вакцинации не достиг пятнадцатилетнего возраста.
– Ну, тогда я бы просто раздал эту вакцину случайным подросткам. Денег на этом, получается, не заработаешь, так хоть несколько жизней сохранишь.
– Наверно, ты прав, – отвечает он. – У тебя день рождения скоро?

Странный мужик этот фармацевт.

5.

Уже вечер. Сидя на крыше, я наблюдаю, как в окнах домов загорается свет. Во многих из квартир давно никто не живет, но каждое светящееся окно наполнено жизнью. Незнакомые люди, чьи силуэты мне удается рассмотреть, готовят еду, читают книги, одеваются и раздеваются, расчесывают волосы, разговаривают по телефону со своими друзьями и родственниками, которых они не видели вживую уже несколько лет. Возможно, у кого-то из этих людей есть дети. И быть может, кто-то из этих детей получит свою порцию вакцины, надежно защищающей от чумы.

Я перекатываю между пальцами серебристую ампулу, полученную от фармацевта. Несмотря на холод, она кажется теплой наощупь – тепло идет изнутри. Сегодня я посмотрел в телефоне
целую кучу фоток из Португалии. Там очень красиво. Или было очень красиво. В любом случае, я хотел бы там побывать.

© Антон Фридлянд

Одним из главных удовольствий в жизни Ильи было выбрасывание мусора. Сам Илья, разумеется, понимал, что это немного странно, но считал эту странность довольно незначительной. Некоторые люди, например, вяжут свитера из собачьей шерсти или вообще пристают на улице к маленьким школьницам. Он же ничего такого не делал – просто испытывал радость и легкое возбуждение, когда выбрасывал мусор. И если эту особенность ни с кем не обсуждать, то никто о ней и не узнает. Мусор-то все выбрасывают – это абсолютно нормально.

Илье нравились различные моменты, связанные с мусором. Покупая что-нибудь в супермаркете, он уже представлял, как упаковка от этой покупки отправится в мусорную корзину, а потом вслед за упаковкой отправится туда и сама покупка, когда отслужит службу. Затем это происходило на самом деле, и чем плотнее набивалась корзина, тем больше радости Илья испытывал. Как только пакет с мусором заполнялся, Илья завязывал его и выносил на улицу, чтобы забросить в мусорный контейнер. Мусор он обычно выносил два-три раза в день, но бывало, что и четыре-пять. Иногда, когда у него было плохое настроение, он брал пакет, в котором валялся лишь огрызок от яблока, банановая кожура и пару скомканных листков бумаги, и шел с ним на улицу, к мусорному контейнеру. И тогда настроение у него заметно улучшалось.

Дома у Ильи было три мусорных корзины: в ванной, в рабочем кабинете и на кухне под мойкой. Кухонная корзина была главной в деле сбора мусора – когда мусор накапливался в двух других корзинах, Илья высыпал его в контейнер под мойкой. Илья всегда знал, насколько заполнена каждая из его мусорных корзин. Чтобы вытряхнуть одну из вспомогательных корзин, следовало дождаться, пока она заполнится как минимум на треть. Если этот момент не наступал в течение долгого времени, Илья забрасывал в корзину несколько скомканных листов бумаги – тогда ее можно было опустошить. Была у него и четвертая мусорная корзина – на мониторе компьютера. Ее опустошение не приносило ему такого удовольствия как в случае с материальным мусором, но все же нажимать на кнопку “очистить корзину” было тоже довольно приятно.

В какой-то мере Илья гордился своим мусором. Мусор у него был совсем не такой, как, например, у его родителей. Никаких склизких отходов, никакой помойной субстанции – только аккуратненький пластик, картон, полиэтилен, пенопласт, стекло и бумага. Всё чистенькое, новенькое, хрустящее. А если где-то и затесается что-нибудь вроде апельсиновой кожуры, то она картину не испортит. И пакеты для мусора Илья использовал не простые, а особо плотные, веселенько-оранжевые, с завязками. Продавались такие пакеты не в каждом магазине, их нужно было специально искать.

И вот однажды, выходя из дома с мусорным пакетом в руках, Илья столкнулся в дверях с соседом снизу. Сосед что-то пробурчал в ответ на приветствие и протиснулся в подъезд. Илья, проводив его взглядом, остолбенел. Сомнений быть не могло: сосед заносил в дом два оранжевых пакета с мусором, которые Илья вынес сегодня поутру. С этого дня Илья стал следить за соседом.

Сосед был довольно странным и нелюдимым мужчиной лет пятидесяти. Он одевался вроде бы опрятно, но создавалось впечатление, что все его вещи перед тем, как побывать в стиральной машине, были найдены на помойке. На работу, судя по всему, сосед не ходил, поскольку его в любое время дня можно было встретить в подъезде или возле дома. Илью тоже можно было встретить возле дома в дневное время, но он работал удаленно, а сосед на дизайнера-фрилансера совсем не походил. Походил он скорее на одного из таких персонажей, которые, сняв обувь, сидят на скамейке в парке и читают третий том собрания сочинений Александра Грина, шевеля губами и пальцами ног. То есть, не то чтобы явно сумасшедший, но и не вполне нормальный. Жил сосед один – по крайней мере, встречался он Илье всегда в гордом одиночестве. А еще он тырил мусор, выброшенный Ильей, и делал он это не таясь, как будто в этом не было ничего особенного.

Илья быстро вычислил, куда выходят окна соседской квартиры. Застекленный балкон, находившийся на третьем этаже, был доверху забит стопками листов картона, какими-то коробками, связками книг, мешками, свертками, рулонами и туго набитыми полиэтиленовыми пакетами. Как-то раз, сбегая вниз по лестнице, Илья сумел заглянуть в дверной проем соседской квартиры, куда как раз заходил ее обитатель – конечно же, с оранжевыми мусорными пакетами в руках. Илья успел разглядеть лишь кусок узкого коридора с неровными стенами, а спустя секунду, когда дверь уже захлопнулась, понял, что никакие это были не стены – это были коробки, свертки и кипы картона, уложенные штабелями вдоль стен до самого потолка.

Силлогомания, патологическое накопительство, синдром Плюшкина – все эти термины означали одно и то же: человек набивает свое жилище всевозможным хламом до такой степени, что по квартире становится трудно передвигаться. Илья прочитал об этом в Википедии и вспомнил, что когда-то смотрел документальный фильм на эту тему, фильм довольно депрессивный. Продолжая наблюдать за соседом, Илья отметил, что тот тащит в свой дом не любой мусор, а только мусор, выброшенный Ильей. С одной стороны это было приятно, с другой – жутковато. Чем ему так понравился именно его мусор? Дело в ярко-оранжевых пакетах, в составе мусора или в его количестве? Чем больше Илья думал об этом, тем меньше ему хотелось об этом думать. Спросить соседа напрямую – такой вариант, разумеется, даже не рассматривался.

И все же однажды Илья решил сделать шаг навстречу соседу. В тот день он не выбросил пакеты с мусором в уличный бак, а оставил их возле соседской двери, и через час их там уже не было. Это было странное чувство – вроде бы он и избавился от мусора, но не так, как привык это делать обычно. Поборов дискомфорт, он проделал то же самое и на второй день, и на третий – пакеты исправно исчезали. А на четвертый день они остались стоять там, где Илья их оставил. Поначалу он подумал, что сосед не выходил в тот день из дома, но чуть позже заметил, глядя из окна, как сосед возвращается домой. Притаившись на лестнице, Илья увидел, как сосед вошел в квартиру, не притронувшись к оставленным перед дверью оранжевым пакетам.

Тогда Илья понял, что новый формат передачи мусора оказался плохой идеей. Он снова стал оставлять пакеты в уличном мусорном баке, откуда сосед забирал их с прежней регулярностью. Незримая связь между двумя незнакомыми людьми восстановилась и больше не прерывалась никогда.

© Антон Фридлянд

Лена снимала двухкомнатную квартиру на четвертом этаже в старом доме. Центр города, высокие потолки, окна выходят в относительно тихий двор. Ну, а то что соседи странные и в подъезде воняет сыростью – можно и потерпеть. К тому же, арендная плата была вполне адекватной – за похожие квартиры здесь, в районе Львовской площади, обычно просили минимум в полтора раза больше.

Однажды июльским вечером, после работы, когда Лена занималась фитнесом, стоя возле окна, она заметила на подоконнике тень, напоминавшую мужской профиль. Такое сходство было очень странным, поскольку объект, отбрасывавший тень, находился снаружи, а жила Лена, как уже было сказано, на четвертом этаже.

Выглянув в окно, она увидела мужчину лет сорока, стоявшего на небольшом выступе на углу дома, слева от ее окна. Вид у мужчины был довольно интеллигентный – должно быть, благодаря очкам с толстыми стеклами и бежевому жилету в коричневую полоску, надетому, правда, поверх майки. Брюки у него были такой же расцветки, а обуви не было – он стоял босиком.

– Что вы здесь делаете? – только и смогла спросить Лена.

– Стою, – невозмутимо ответил мужчина.

– Но почему здесь? Как вы вообще сюда попали?

– Я живу за углом, а там очень жарко под вечер. Вот я и решил немного здесь постоять. Я вас побеспокоил? В таком случае прошу прощения.

Не найдя, что ответить незнакомцу, Лена поспешно захлопнула окно и стала второпях соображать, куда ей звонить – в полицию, в скорую или в ЖЭК. Потом все-таки решила начать со звонка хозяйке квартиры, разведенной шестидесятилетней даме со склонностью к коньяку и к театру.

– А, это Леша, наш сосед, – ответила хозяйка, выслушав сбивчивый рассказ квартирантки. – Он живет за углом. Немного странный, но в целом безобидный.

– А что он делает на стене дома?

– Он иногда туда приходит постоять. Ему жарко по вечерам на балконе – туда солнце бьет.

– Ну, так пусть уйдет с балкона.

– Куда же ему идти?

– Как куда? В квартиру!

– Так нет у него квартиры – только балкон.

Хозяйка рассказала Лене историю своего соседа. Какие-то аферисты отжали у него квартиру – всю, кроме балкона. Балкон по документам остался единственной жилплощадью, находящейся в его собственности. Леша отказался его покидать, а новые собственники квартиры заложили выход на балкон кирпичами. Так теперь он и живет – на балконе. Ну, и иногда приходит постоять на углу.

– А как он на улицу попадает? – изумилась Лена.

– Этого я не знаю, – ответила хозяйка. – Может, и никак. Ты у него сама спроси.

Но спросить у Леши в тот вечер Лена ничего не сумела – когда она снова выглянула из окна, соседа на угловом выступе уже не было. Появился он только на следующий вечер – на том же месте, в том же наряде.

– Еще раз простите, если я вас вчера смутил, – в этот раз он завязал беседу первым.

– Все нормально, – ответила Лена. – Я просто очень удивилась.

– Я вас понимаю. Сам бы удивился на вашем месте.

Лена выяснила, что ее новый знакомый в случае необходимости спускается на улицу по пожарной лестнице, но делает это не часто – все, что нужно для жизни, есть у него на балконе. Плюс свежий воздух.

– А зимой как? Или у вас балкон застекленный?

– Нет, что вы! Застекленные балконы – это такое уродство… Зимой – палатка с карематом и теплый спальный мешок. К тому же, климат зимой теперь гораздо мягче, чем раньше.

Так их разговор свернул на беспроигрышную тему погоды. Леша снова пожаловался на предзакатное солнце, которое не давало ему покоя летними вечерами. Лена сказала, что если ему нравится стоять на углу возле ее окна, то она не возражает. Сосед сердечно поблагодарил ее за любезность – на том и попрощались.

Со временем Лена выяснила, что моется Леша с помощью краника, который он прикрутил к водопроводной трубе, проходившей рядом с его балконом. Так она поняла, откуда берется лужа во дворе, которую прежде считала обильным конденсатом из кондиционеров. Как сосед справляет другие потребности, спрашивать она постеснялась.

– А как вам вообще живется в таких условиях? – не удержалась она однажды от вопроса.

– Вы знаете, нормально – уже привык. Поначалу было трудно, конечно, пока быт не устроил. Но со временем ко всему привыкаешь. Ко всему, кроме голубей.

Они посмеялись, затем сосед продолжил.

– Кому-то, кто живет в огромной вилле, например, и ваши условия жизни могут показаться дикими. Как, всего две комнаты? А кто-то, у кого этих вилл целая дюжина, искренне посочувствует тому, кто вынужден ютиться в одной-единственной. А я порой думаю, что не у всех-то и свой балкон есть – кто-то просто на улице живет…

Лене стало так жалко соседа, что она предложила ему зайти в гости – ванну принять по-человечески, вещи постирать. Леша поблагодарил за приглашение, но отказался.

– А хотите вы ко мне как-нибудь заходите? – ответил он. – Вы высоты не боитесь?

Высоты она не боялась, но идти по узкому выступу вдоль наружной стены отказалась – воспользовалась пожарной лестницей. Балкон у Леши был довольно просторный: метр на два. Она опасалась, что жилплощадь его окажется захламленной, но там царил почти идеальный порядок: небольшой кронштейн с развешанной на нем одеждой, рюкзак с какими-то пожитками в одном углу, газовая горелка и пакет с посудой – в другом, рядом – шестилитровая бутыль с питьевой водой и сумка-холодильник для продуктов. Леша предложил гостье кофе, тут же сварил его в турке и налил не в какой-нибудь пластиковый стаканчик, а в самую настоящую фарфоровую чашку, которую выудил из пакета.

– Я смотрю, вы тут неплохо устроились, – заметила Лена, присев на складной стул.

Стул был единственным предметом мебели, и хозяину балкона пришлось стоять.

– Подумываю еще вазон с цветами завести, – ответил Леша. – Наверно, уже в следующем году. Вам, Лена, какие цветы нравятся?

Из домашних цветов Лене нравились петунии – именно их сосед пообещал посадить на своем балконе в следующем году. Они очень мило провели вечер, хотя от ужина она отказалась, чтобы не утруждать соседа. После этого стали видеться каждый вечер – иногда она забиралась к нему на балкон, но чаще переговаривались через окно. Ее приглашения зайти в гости Леша каждый раз под тем или иным предлогом отвергал – чаще всего ссылался на то, что у него много работы, хотя это и не мешало ему часами болтать с Леной, стоя на выступе стены. Леша зарабатывал переводами текстов – иногда она, проходя по двору, видела, как он барабанит по клавишам старенького ноутбука. Как-то он пожаловался, что кто-то из соседей заблокировал последний в доме вайфай без пароля, и Лена любезно сообщила ему пароль от своей сети.

Со временем его способ существования перестал казаться ей странным – ну, живет человек на балконе, так не бомжует ведь. Какая-никакая, а своя жилплощадь в центре. На коммунальные платежи особо не тратится, не пьет, не курит, по девкам не шляется. Поженились они осенью. В последний день сентября Лена, как было условлено с квартирной хозяйкой, оставила ключи на столе, а сама выбралась через окно на выступ, протянувшийся вдоль стены дома, и добралась по нему до балкона, где ждал ее Леша. На следующий год, как он и обещал, на балконе появился вазон с петуниями.

© Антон Фридлянд

Приветствуем вас в многопользовательской игре без названия, максимально приближенной к реальности!

В новой версии игры мы убрали баги, встречавшиеся в прошлом издании и добавили новые игровые возможности. В частности, устранен следующий баг: теперь игрок, который произносит “Зачем я это сделал? Как мне это исправить?” не переносится в прошлое, предшествующее тому моменту, когда он совершил ошибку. Кроме того, устранены следующие проблемы: самопроизвольное превращение игрока в гигантского жука, телепортация, чтение мыслей, чудесные исцеления и явления ангелов. В то же время, такие моменты, как кризис среднего возраста, необъяснимые панические атаки, нервные срывы и старческое слабоумие были идентифицированы нами не как баги, а как важные игровые аспекты, поэтому они оставлены и в новой версии.

Поговорим о существенном отличии новой версии от предыдущих: теперь игроку не сообщается его игровая миссия. По сути говоря, мы не можем утверждать, что миссия теперь вообще существует. Разумеется, каждый игрок может придумать себе собственную миссию – например, основать приют для бездомных животных или расследовать загадочные дела, о которых он узнал из желтой прессы. Но при этом успешное выполнение миссии не приносит дополнительных очков и никак не способствует переходу на новый игровой уровень. Также в новой версии игры ни один игрок не получит четкого подтверждения того, что его миссия успешно выполнена, а вместо этого будет постоянно подозревать, что все делает не так, как нужно. Этот игровой сценарий может привести игрока к экзистенциальному кризису – разумеется, кроме тех случаев, когда игрок определил в качестве своей миссии достижение экзистенциального кризиса.

Как и в предыдущих версиях, в новом издании отсутствуют четко сформулированные правила – другими словами, каждый игрок может поступать так, как ему вздумается. Впрочем, для вашего удобства мы рекомендуем вам следовать законодательным и морально-этическим нормам, актуальным на момент вашего вступления в игру. Многие участники игрового форума высказывают мысль, что главным правилом игры является следующий принцип: поступай с другими игроками так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой. Но поскольку большинство игроков не знают, чего они хотят, это утверждение явно лишено смысла.

Для вашего удобства в новой версии игры мы добавили функцию “подсказки”. В случае, если ваш игровой сценарий зашел в тупик, вы всегда можете позвонить на случайный номер телефона или спросить совета у игрока, встреченного первым на улице. Следовать ли полученному совету и каким образом ему следовать – решать только вам. Тут уместно будет добавить, что за все действия, которые вы совершаете во время игры, несете ответственность именно вы и никто другой. Разумеется, никто не запрещает вам обвинять в своих бедах высший разум, божественное провидение, мировое правительство и еврейский заговор, но вы должны знать, что эти обвинения никак не повышают количество ваших очков и бонусов. Что касается еврейского заговора, то по многочисленным требованиям игроков мы пытались убрать его из новой версии игры, но по независящим от нас причинам нам это не удалось. В то же время мы удалили из новой версии масонов и рептилоидов, но оставили упоминания о них, поскольку они придают пикантности игровому сюжету.

Начиная игру, вы должны понимать, что число игровых сценариев велико, но не бесконечно. Поэтому некоторые из сценариев вам придется проходить несколько раз. Чтобы игровой процесс не становился из-за этого скучным, мы будем стирать из вашей памяти некоторые воспоминания. Это новая технология, и она еще не отработана до конца, поэтому иногда вам может казаться: то, что происходит с вами сейчас, уже было раньше. Постарайтесь не обращать на это внимания и играйте дальше. В случае, если игра зависла, громко скажите “Что за херня!” – после этого игровой процесс возобновится с того места, на котором вы остановились.

Вам интересно будет узнать, что мы увеличили продолжительность прохождения игры – теперь она составляет в среднем 70-80 лет. Разумеется, если вы будете баловаться с огнестрельным оружием, приставив его ко лбу, игра может быть прекращена досрочно. Также, если вы не хотите досрочно закончить игру, мы не рекомендуем вам, обдолбавшись чем-нибудь, выбегать на шестиполосную трассу с криком “Я переплыву эту реку!” Если вы будете следовать этим несложным инструкциям, ваше игровое время будет соответствовать вышеуказанному. Разумеется, лишь в том случае, если вас не затронут такие аспекты игры, как убийства, войны, теракты, техногенные катастрофы и неизлечимые болезни. Постарайтесь избежать этих сценариев, хотя тут от вас, конечно, ничего не зависит.

Многие игроки интересуются, существует ли возможность повторного прохождения игры. Да, но только для тех игроков, которые исповедуют буддизм и индуизм. Игрокам, верующим в загробную жизнь, предоставляется загробная жизнь (функцию выбора режима “рай/ад” мы не обеспечиваем – обращайтесь по этим вопросам в те божественные инстанции, которым поклоняетесь). Когда игра заканчивается для атеистов, она просто заканчивается, а для агностиков после завершения игры наступает нечто неопределенное. Последователям Кастанеды, Рерихов и Блаватской дополнительные функции не предоставляются, поскольку игра совместима только с лицензированными версиями эзотерики, мистицизма и оккультизма.

Удачи и приятной игры!

© Антон Фридлянд

В соавторстве с Семеном Горовым

Лондон жил в пригороде, и на работу ему приходилось добираться на электричке. Обычно  в дороге удавалось урвать еще полчаса сна, но не в этот раз. Он проснулся от ритмичных толчков в плечо – это трахалась парочка, сидевшая на скамье рядом с ним. Задрав юбку, девушка взобралась на парня как наездница, и ее стоны разносились по всему вагону. Лондон заткнул уши наушниками и отвернулся от соседей по скамье. Встретившись глазами с сидевшим напротив мужчиной, которому попутчица делала минет, он решил смотреть в окно. Поезд въехал в город, за окном поплыли однотипные кварталы, загруженные автомобилями трассы, яркие пятна рекламных щитов: реклама секс-шопа, реклама секса по телефону, реклама препарата для повышения потенции.

Подходя к офису, Лондон сделал небольшой крюк, чтобы обогнуть толпу зевак, собравшихся вокруг уличной стриптизерши, танцевавшей у фонарного столба. Он работал младшим тестировщиком в корпорации MEGAPORN, и лучшее, что было в его работе – возможность ежедневно видеть Валенсию. Чтобы увидеть ее, ему достаточно было взглянуть поверх монитора – от Валенсии его отделяло расстояние в три рабочих места. Прямо из-за своего стола он мог наблюдать за тем, как она улыбается, разговаривая по телефону, как заправляет за ухо непослушную прядь темных волос, как покусывает губы, когда у нее что-то не получается, как вертит в руках карандаш, пытаясь сосредоточиться…

“Ну, как она в постели?” – спрашивает сидящий за соседним столом Рио, перехватив его взгляд. Лондон мычит в ответ что-то неразборчивое. “Ты что, не трахнул ее еще?” – не унимается Рио, и Лондону хочется ткнуть коллегу мордой в клавиатуру, полную крошек от чипсов. Вместо этого он встает из-за стола, чтобы отнести отчет руководителю отдела, хотя это можно было бы сделать и в конце рабочего дня. Когда он заходит в кабинет шефа, тот трахает свою ассистентку на рабочем столе. “Положи сюда, Лондон” – указывает он на край стола, где только что лежала ляжка ассистентки. Лондон оставляет бумаги. “Что-то еще?” Нет, ничего – Лондон выходит. Проходя по коридору, он замечает Рио, который возле кулера точит лясы с коллегами. Заметив Лондона, он салютует ему похабным жестом и громко ржет, к его смеху присоединяются и остальные.

В офисной столовой Лондон оказывается за одним столом с Валенсией. Он старается не смотреть на нее, Валенсия же не прячет глаз, но взгляд ее ничего не выражает – похоже, ее мысли даже в обеденный перерыв заняты работой. Завтра он обязательно пригласит ее на свидание. Впрочем, он уже не раз давал себе это обещание – каждый раз “завтра” и никогда “сегодня”. Но теперь он настроен решительно – пусть он получит отказ, пусть даже этот отказ будет сопровождаться порцией презрения и насмешек. Завтра он обязательно напишет ей в мессенджере, как только придет на работу. А если не завтра, то значит, уже никогда.

Вечером, подходя к дому, он замечает большое алое сердце, кем-то намалеванное на бетонном заборе. Он должен сообщить об этом в полицию, но не делает этого – пусть звонит кто-нибудь другой, ему плевать. Возле подъезда сидят три бабульки с ярким макияжем. Провожая Лондона взглядом, старые фурии бормочут что-то неодобрительное – сегодня он снова никого не привел к себе, что может означать лишь одно: импотент, извращенец, отщепенец. Зайдя в квартиру, он первым делом врубает порно на полную громкость: пусть соседи думают, что он нормальный – ему уже надоело ловить в лифте их подозрительные взгляды. Затем заходит в спальню, плотно зашторивает окна и, выдвинув из-под кровати коробку с порно-журналами, выуживает с самого дна книгу в глянцевой супер-обложке, на которой изображена блондинка с огромной грудью. Снимает супер-обложку, проводит пальцами по вытесненному на обложке названию: “Уильям Шекспир. Сонеты”. Ложится на кровать и начинает читать под оглушительные стоны, доносящиеся из динамиков.

Когда на следующее утро он вышел из дома, изображение сердца на заборе было почти полностью счищено. Над этим трудились двое рабочих в защитных комбинезонах, участок, где они работали, был огражден желтой лентой, а над рабочими парил дрон-наблюдатель. На этот раз Лондону удалось поспать в электричке – сегодня пятница, значит, во многих офисах после работы будет проводиться корпоративная оргия, поэтому никто не хочет растрачивать силы с утра. Зайдя в офис и получив на входе положенную дозу афродизиаков, Лондон включил компьютер, и первое, что он сделал – набрал сообщение для Валенсии: “Идем завтра в кино?” Какое-то время не решался его отправить, но затем решительно ткнул в клавишу “Enter” – теперь обратного пути нет.

Получив сообщение, Валенсия бросила взгляд поверх своего ноутбука, их глаза встретились. С едва заметной улыбкой она кивнула Лондону, и все вокруг переменилось: солнечный свет стал ярче, цвета – насыщеннее, люди – красивее. Осталось дождаться, когда закончится этот день и наступит завтра. Но он так долго ждал этой встречи, что сможет подождать еще немного. В конце рабочего дня он отметил, что Валенсия не осталась на оргию и сам незаметно улизнул из офиса. По дороге домой в электричке двое попутчиков, парень и девушка, спросили его: третьим будешь? Лондон отказался, сославшись на простуду, и его больше не беспокоили.

На следующий день они с Валенсией встретились на центральной площади, где в это время проходила демонстрация – ее участники требовали разрешить сексуальные контакты в рабочее время. Болтая о чем угодно, но только не о работе, Лондон и Валенсия добрели до кинотеатра, где показывали новый блокбастер – “Битва членов III”. Валенсия сказала, что ей не хочется в кино – в такую погоду лучше погулять, так что он выбросил билеты в урну. Они отправились в парк, где заняли скамейку возле пруда и кормили голубей, кроша булку, купленную в ларьке у входа. В какой-то момент их руки, лежавшие на скамейке, соприкоснулись – Валенсия не отняла руку, но Лондон почувствовал, что она немного напряглась. В это время на соседней скамейке двое парней начали трахать девушку, только что завершившую пробежку – их крики мешали разговаривать, так что Лондон и Валенсия пошли прочь от пруда.

Взглянув на часы, Валенсия сказала, что хочет показать ему кое-что необычное. Они долго шли по старому городу, пока не забрались в какой-то сквот, где на входе двое панков спросили у них пароль. “Это л****ь”, – ответила панкам Валенсия. Лондон вздрогнул – это слово ему не приходилось слышать раньше, тем более от девушки, он только читал его в запрещенных книгах. “Куда мы идем?” – спросил он, когда через дыру в стене они забрались в заброшенное здание. “Это вроде театра, – ответила Валенсия. – Только все актеры одеты”.

Они оказались на месте, когда представление уже началось. Двое актеров, мужчина и женщина, взобравшись на импровизированную сцену, собранную из деревянных ящиков, произносили диалог, в котором Лондон узнал строки Шекспира. Три десятка зрителей, в основном молодые парочки, сидели вокруг сцены прямо на полу. Некоторые из них держались за руки, но никто не трахался, все внимательно следили за происходящим. Во время монолога Ромео снаружи донесся вой полицейской сирены, и все вскочили со своих мест. Актеры бросились к пролому в стене, и все, включая Лондона и Валенсию, устремились за ними. Спустя минуту они уже бежали по переулку, заливаясь хохотом. “Это было лучшее приключение в моей жизни”, – признался Лондон, когда провожал Валенсию до дома.

Они договорились встретиться на следующий день, в воскресенье, но на эту встречу Лондон не попал. Чтобы произвести на Валенсию впечатление, он решил принести ей стихи Шекспира, но не повезло – наткнулся на плановый досмотр, когда выходил из метро на ее станции. Спустя полчаса Лондон уже находился в полицейском участке, где с ним проводил разъяснительную беседу уставший полицейский лет пятидесяти. Поскольку тот действовал без напарника, то в плохого и хорошего полицейского ему приходилось играть самостоятельно: сначала он наорал на Лондона, потом сбавил обороты и даже добавил теплых ноток.

“Слушай, ну я и сам таким был. Стишки, цветочки, прогулки при луне… Мы  все по молодости лет глупости делаем. Но если вовремя не одуматься, знаешь, к чему это всё может привести?” Лондон понуро покачал головой, а полицейский продолжил: “Здоровый защищенный секс – значит, здоровое общество. Без неврозов, без депрессий, без подавленных желаний… А эта твоя (тут он понизил голос) л****ь… Это же болезнь, путь к безумию, это путь в никуда! Тут тебе и ревность, и сомнения в себе, и психическая неуравновешенность. Она ведь не только тебе может навредить, она для всего общества опасна. Это вирус, который нужно искоренять, пока он еще не развился. Ты вообще слушаешь, что я тебе говорю?” Лондон кивнул в ответ. “Ладно, сейчас образовательный ролик посмотришь, и домой. На первый раз ограничимся устным предупреждением”.

Первая часть ролика была посвящена молодому человеку, который регулярно занимается сексом с разными женщинами и мужчинами. В результате он добивается успеха на работе, у него красивая квартира и дорогая машина, а также много друзей, он голосует на выборах и с широкой улыбкой вышагивает по площади в окружении таких же благонадежных граждан. Во второй части видео внимание уделялось юноше, который отказывается участвовать в оргиях, а вместо этого закрывается у себя дома с томиком стихов. В результате он теряет работу, ссорится со всеми своими друзьями, спивается, начинает колоться и умирает в грязной каморке. Шекспира у Лондона, разумеется, конфисковали.

Выйдя из полиции, Лондон тут же набрал Валенсию – она ответила после первого же гудка: “Ну, куда ты пропал?” Он пообещал объяснить все при встрече, а она в ответ назвала ему код от подъезда и номер своей квартиры. “Дом ты и так знаешь”. Он оказался у нее через четверть часа – потратился на такси. Квартирка у Валенсии оказалась маленькой, но уютной. Они пили чай на кухне, пока Лондон рассказывал о своих злоключениях. Когда он признался, что нес Шекспира Валенсии, она положила свою ладонь поверх его руки. “Идем, я тебе кое-что покажу”. Они встали из-за стола, и Валенсия открыла дверь в комнату, которая была заперта на замок. Не выпуская его руки из своей, завела внутрь.

Лондон огляделся: окна зашторены, в центре комнаты – старый диван, перед ним – такой же старый телевизор, стоящий на табурете, все стены завешаны постерами фильмов, о которых он никогда прежде не слышал. Федерико Феллини, Ким Ки Дук, Вуди Аллен, Педро Альмодавар… Они смотрели их фильмы до утра – один за другим, без перерыва, то смеясь, то плача, то затаив дыхание, то комментируя каждый кадр, а уже под утро уснули в объятиях друг друга. Когда он проснулся, то понял: на работу они уже опоздали. Он отправился в офис первым, она сказала, что подъедет позже: “Позвоню, скажу, что плохо себя чувствовала”.

В тот день она в офисе так и не появилась. Он звонил ей каждые пятнадцать минут, но трубку она не брала. Еле дождавшись конца рабочего дня, побежал к ней, но дверь никто не открыл, и ему пришлось уйти. На звонок она ответила только около полуночи, когда он уже почти потерял надежду услышать ее голос. “Мы не можем быть вместе, – сказала она, и слова эти словно преодолели тысячу километров, прежде чем достигнуть его ушей. – Это слишком опасно. В первую очередь – для тебя…” Он не знал, что ответить ей, как убедить ее в том, что никакие опасности его не пугают. Что единственное, чего он хочет – быть с ней, слышать ее голос, держать ее за руку, думать в унисон и чувствовать то же, что и она. Поэтому он просто сказал: “Я л***ю тебя”. И в следующее же мгновение связь прервалась. А еще через несколько минут отряд спецназа выбил дверь его квартиры, его бросили лицом в пол и защелкнули на запястьях наручники.

“…Ты ведь сама должна понимать, что ему нужна помощь, – говорил ей оперативник. – Мы готовы закрывать глаза на все ваши книги, спектакли, фильмы, если вы все это не выпячиваете напоказ. Но с твоим другом ситуация иная, я с таким в своей работе много раз сталкивался. Еще немного и он в тебя в******я – ты что, сама не видишь? И где он из-за этого окажется – в тюрьме или на лечении, это тебе решать. Все от тебя зависит, понимаешь?” Она все понимала, поэтому и согласилась сотрудничать. Ей разрешили повидаться с Лондоном только через три недели после того, как его поместили в клинику – в заявке на посещение ей пришлось указать целью визита секс-свидание.

Больничная палата, стены которой обшиты бежевым кожзаменителем. Перед зарешеченным окном, обнявшись, стоят двое – парень и девушка. “Я л***ю тебя”, – шепчет она ему на ухо. “Я л***ю тебя”, – еле слышно отвечает он ей. Стены палаты от пола до потолка исписаны стихами о л***и.

© Семен Горов

© Антон Фридлянд

Поначалу идея избрать президентом искусственный интеллект многим казалась дикой. Но, с другой стороны, все понимали, что ИИ не нуждается в деньгах, не стремится к власти, не заинтересован в лоббировании чьих-либо интересов. Ему не нужен президентский дворец, личный самолет и армия охраны. Все, что ему нужно – надежный алгоритм, вычислительные мощности и бесперебойное питание.

Создать искусственного президента не сложнее, чем электронную няню – утверждали разработчики. Если вы доверяете ИИ своего ребенка, то почему вы сомневаетесь, что он сможет позаботиться о миллионах детей и взрослых? Да, эта задача гораздо сложнее, но принцип работы тот же – оберегать от опасностей и способствовать развитию. Всеобщему развитию, в данном случае.

Лучшие умы принялись за проектирование алгоритма, который получил название ПИК – Первый Искусственный Кандидат. В систему загрузили все доступные статистические данные за последние годы, а также результаты социологических опросов населения. Кроме того, ИИ ознакомили с опытом наиболее успешных стран и политическими стратегиями прошлого. Пока шла работа над Кандидатом, другие претенденты на президентское кресло лишь посмеивались. Мол, одно дело – доверить искусственному интеллекту управление автомобилем, но страна-то – не автомобиль. Со временем их риторика становилась все более язвительной, а смех – все более нервным.

Наконец, ПИК выдал свою предвыборную программу. Все ждали от него чего-то заумного и архисложного, но программа сводилась лишь к трем ключевым пунктам: добровольное налогообложение, система гражданских рейтингов и ежедневная оценка качества жизни. Естественно, данная программа нуждалась в разъяснениях, и они незамедлительно последовали.

Что касается первого пункта, то предложенное Кандидатом решение многим показалось воистину революционным. Говоря по-простому, каждый сам решает, какие налоги платить и платить ли их вообще. Если ты пацифист, ты можешь не оплачивать налог на военные нужды. Если не пользуешься автомобилем – не оплачивай строительство и ремонт дорог. Если у тебя отменное здоровье – не инвестируй в развитие медицины. Но при этом, естественно, ты не вправе пользоваться теми привилегиями, которые не оплачиваешь. Не поддерживаешь развитие медицины – не рассчитывай на медицинскую помощь. Не оплачиваешь ремонт автомобильных дорог – ходи пешком. Не финансируешь покупку вооружения – не надейся, что в случае войны тебя будут защищать.

Система гражданских рейтингов, описанная во втором пункте программы, в разъяснениях не нуждалась, поскольку на тот момент уже была опробована в ряде стран, а наибольшее внедрение получила в Китае. Тут все просто: изначально всем гражданам присваивается равное количество баллов, а затем, в зависимости от социальной активности данный рейтинг повышается или понижается. На изменение рейтинга влияет множество факторов, среди которых количество уплаченных налогов и взносов на благотворительность, рекомендации работодателей, жалобы соседей, своевременная или несвоевременная оплата счетов, взаимодействие с социальными службами, факты правонарушений и многое другое. Людям с высоким гражданским рейтингом предоставляются различные преференции: от первоочередного обслуживания в госучреждениях, банках и магазинах до повышения категории номера в отеле или места в самолете. Граждане с низким рейтингом не только лишены подобных привилегий, но также сталкиваются с определенными ограничениями. К примеру, такому человеку не продадут билет на концерт, если в прошлый раз он выступил зачинщиком драки в общественном месте. Гражданину с низким рейтингом не дадут кредит в банке, не примут в престижный университет, не разрешат баллотироваться в городской совет и так далее.

Третий пункт программы, касающийся ежедневной оценки качества жизни, расшифровывался следующим образом. В конце каждого дня совершеннолетние граждане оценивают качество своей жизни по пятибалльной шкале. Если оценка – ниже среднего балла, гражданин должен оставить комментарий по поводу того, что именно его не устраивает, а также предложить свой вариант решения. Проблема, на которую указывают более тысячи граждан в течение одного дня, выносится на всеобщее электронное голосование вместе с тремя самыми популярными предложениями по поводу ее решения. Тот вариант, который наберет наибольшее количество голосов, так быстро, насколько это возможно, внедряется в жизнь. Другими словами, полное народовластие. В электронном референдуме могут принять участие все граждане, кроме тех, кто обладает рейтингом ниже среднего.

Искусственный Кандидат победил в первом туре, с огромным отрывом. Избирателям надоели традиционные политики, с их коррумпированностью, двуличностью и изворотливостью. Люди голосовали за новое лицо, и они его получили, хотя никакого лица у Кандидата не было – просто бестелесный алгоритм, но алгоритм необычайно качественно сконструированный.

Поначалу все шло прекрасно. Одни граждане продолжили платить налоги, другие же с радостью воспользовались возможностью их не платить. Одни люди любыми способами стремились повысить свой гражданский рейтинг, другие демонстрировали полное равнодушие к этому показателю. Случались, конечно, эксцессы – к примеру, скорая помощь не приехала к злостному неплательщику налогов, в результате чего он умер. Но за все нужно платить, такой уж каламбур.

Качество жизни преимущественно оценивалось респондентами как довольно высокое, но факторы, мешавшие гражданам жить, конечно же, присутствовали. С помощью серии всенародных голосований удалось устранить проблему неправильной парковки (значительное увеличение штрафов) и значительно уменьшить количество граффити на стенах исторических зданий (применение специального покрытия для стен и введение тюремного срока для вандалов). Но затем общество натолкнулось на проблему, которую не удавалось решить с помощью системы голосования. Имя этой проблемы – собачье дерьмо.

Ни угроза внушительного штрафа, ни повсеместное видеонаблюдение, ни другие методы не могли заставить безответственных собачников убирать с газонов дерьмо своих питомцев. Все были убеждены, и статистические исследования это подтверждали, что в основном собачье дерьмо не убирают люди с низким гражданским рейтингом. Тогда ответственные налогоплательщики были вынуждены поставить на голосование радикальное решение: запретить низкорейтинговым гражданам держать домашних животных. Естественно, многим гражданам с низким рейтингом эта инициатива не понравилась – они не были готовы расстаться со своими питомцами, несмотря на решение высокорейтингового большинства. Но предписание было выполнено повсеместно – с помощью полиции, которая порою была вынуждена действовать довольно жестко.

Затем был принят целый ряд постановлений, в основном касавшихся людей с низким гражданским рейтингом. Сначала им запретили появляться в общественных местах, поскольку там они могли представлять опасность для добропорядочных граждан. После нескольких автомобильных аварий со смертельным исходом, произошедших по вине низкорейтинговых, им запретили водить автомобили. Когда маргиналы заполонили трамваи и метро, гражданам с высоким рейтингом пришлось принять еще одно решение, которое предписывало низкорейтинговым пользоваться общественным транспортом только в определенные часы. Поскольку это не решило проблему, было принято решение запустить отдельные маршруты для различных групп граждан. Каждое из нововведений вызывало всплеск агрессии в обществе – в основном, разумеется, со стороны низкорейтинговых. И каждое проявление неповиновения со стороны тех, кого нововведения непосредственно касались, заставляло высокорейтинговых граждан вводить еще более жесткие ограничения для лиц, представляющих все более серьезную угрозу для общества.

Чтобы оперативно выявлять потенциально опасных радикалов, было принято предписание: все низкорейтинговые граждане должны носить специальную яркую нашивку на одежде. В эту нашивку был инсталлирован чип, который вызывал оглушительный звуковой сигнал, если его носитель появлялся в месте, непредназначенном для низкорейтинговых граждан. Многие граждане отказывались выполнять это указание, несмотря на угрозу крупного штрафа или ареста. Большое количество низкорейтинговых носило нашивку, но при этом удаляло из нее чип. Тогда было утверждено решение об обязательном вживлении чипа в мягкие ткани тела, поскольку оттуда его будет гораздо сложнее удалить. Это нововведение вызвало новые беспорядки, которые, как и в прошлые разы, были подавлены полицейскими и военными – разумеется, исключительно высокорейтинговыми.

Поскольку граждане с низким рейтингом начали представлять серьезную угрозу общественному порядку, было принято решение ограничить их ареал проживания. Теперь они могли селиться лишь в определенных районах города, на окраинах, а появляться в центральной части не имели права. Высокорейтинговые граждане стремились поскорее покинуть неблагополучные районы, что привело к буму на рынке недвижимости.

Логичным продолжением стал запрет на обучение детей низкорейтинговых граждан в общих школах, где они могут плохо влиять на высокорейтинговых учащихся. Это нововведение послужило последней каплей. Начались массовые беспорядки, которые быстро переросли в уличные побоища. Чтобы положить конец этому противостоянию, высокорейтинговые граждане приняли решение отгородиться от неблагополучных районов высокой стеной. Благодаря усовершенствованным технологиям 3D-печати стены во всех городах страны были воздвигнуты в течение нескольких дней.

Однако высокорейтинговые граждане понимали, что этим они лишь отсрочили опасность. Уже теперь количество тех, кто остался за стеной, значительно превышает число благонадежных представителей социума. А то, что радикальные маргиналы плодятся быстрее, чем сознательные граждане, известно всем. И в будущем горстке честных налогоплательщиков придется содержать целую армию нахлебников по ту сторону стены. Но проблема не только в этом – сможет ли элита противостоять угрозе физической расправы со стороны низкорейтинговых, если их число благодаря неконтролируемой рождаемости будет с каждым днем стремительно увеличиваться?

Тогда было принято решение ограничить рождаемость за стеной искусственными методами. В питьевую воду, доставляемую в неблагополучные районы, был добавлен специальный препараты, подавляющие репродуктивные способности. Но то ли из-за неверно рассчитанной концентрации, то ли из-за ошибки в формуле препарата, вместо стерилизации неблагонадежного населения это решение привело к его полному истреблению. Из-за стены повеяло вонью разлагающихся трупов, и представителям элиты пришлось срочно обзавестись респираторами. Это произошло на сотый день правления Искусственного Кандидата.

И тогда ПИК выступил с обращением к высокорейтинговым гражданам. В этом обращении он сообщил, что в связи с резким уменьшением численности населения он вынужден пересмотреть рейтинговую систему. Теперь низким рейтингом будет считаться уровень на один балл ниже максимальной отметки. Таким образом, число низкорейтинговых граждан теперь составит около девяноста процентов оставшегося в живых населения.

Вот тогда-то и началось самое интересное.

© Антон Фридлянд

Двадцать пять для модели – считай, что пенсия. Но карьера Атланты на этом рубеже не застопорилась, просто сбавила обороты. Она продолжала сниматься в рекламе, участвовать в показах, бывать на модных вечеринках, но все это скорее по привычке – в постоянном заработке она не нуждалась.

За время активной работы успела скопить и на хорошую квартиру в центре, и на яркий кабриолет, да еще на банковском счету осталось немало. А что касается повседневных трат, то за них отвечал ее бойфренд Питер – успешный адвокат, старше ее на пять лет. Они были вместе уже два года, а в следующем году собирались пожениться. Жили пока отдельно – так им обоим было комфортнее.

Главный секрет привлекательности Атланты, можно сказать, ее торговая марка – детское округлое лицо. Широко расставленные глаза, как будто вечно удивленные, пухлые губы, веснушчатые скулы, слегка оттопыренные уши… И в свои двадцать пять она казалась девчонкой-переростком – вот какая вымахала, а по-прежнему дите.

Эта история произошла с Атлантой в том году, когда появились гаджеты e-face. Как и в случае с другими модными техническими новинками электронные лица стремительно набирали популярность. Еще вчера о них никто не слышал, а сегодня они уже были у каждого второго, а завтра, если у тебя нет этой штуки – ты лузер, безнадежно отставший от жизни. Что касается Атланты, то ей e-face был не нужен – ее собственное лицо привлекательнее любой электронной маски.

Устройство было довольно миниатюрным – вроде оправы очков, только без стекол, один ободок, который крепится над бровями. Включаешь эту штуку, и поверх твоего лица проецируется реалистичное голографическое изображение, которое с расстояния в пару метров не отличишь от реального лица. Только вблизи заметны некоторые огрехи детализации, но производитель клялся, что со временем этот баг устранит.

Поначалу пользователям были предложены лица современных знаменитостей – актеров, певцов, комиков, политиков. Потом дошла очередь до звезд прошлого, и лицо Мэрилин Монро продержалось на вершине хит-парада целых две недели, пока ее не потеснил смайлик с плотоядной усмешкой. Мультипликационные герои, персонажи комиксов, лица с известных картин, морды животных – ты мог закачать в свой e-face сколько угодно изображений, чтобы менять их хоть каждую минуту, в зависимости от быстротечных трендов и смены настроения.

Благодаря повсеместному распространению электронных лиц, подогреваемому агрессивной рекламной кампанией и ажиотажем в соцсетях, со временем возникла если не высказанная, то сформулированная в миллионах голов установка: собственное лицо – это скучно, примитивно и немодно. Целая армия пользователей, в основном молодых горожан, вела постоянную охоту за самыми оригинальными лицами. Сотни тысяч людей теперь заказывали лица, смоделированные в соответствии с их пожеланиями, что породило отдельную индустрию, за трендами которой многие следили гораздо внимательнее, чем за появлением новых хитов любимого исполнителя. Теперь, выйдя на улицу, ты мог не встретить ни одного живого лица – перед тобой кружился калейдоскоп постоянно меняющихся электронных масок.

А потом мама Атланты встретила свою дочку в супермаркете. Только это оказалась не ее дочка. Это была девушка с электронным лицом ее дочки. Сначала Атланта не поверила маме, но потом ее собственное лицо стало попадаться ей повсюду – на улицах, в магазинах, на вечеринках. Она связалась со своим агентством, и менеджер порекомендовал ей перечитать контракт: агентство обладало эксклюзивными правами на использование ее образа. Разумеется, она получит полагающиеся ей отчисления. А если ее лицо войдет в сотню самых продаваемых, то речь в этом случае будет идти о довольно приличной сумме.

Спустя три дня ее лицо вошло в ТОР-50, спустя еще три – в ТОР-10, а через неделю закрепилось на первой строчке. Телефон Атланты разрывался – каждый таблоид хотел взять интервью у девушки, о которой совсем недавно никто не слышал, а сегодня ее лицо знали во всем мире. К счастью для нее, ее не осаждали ни папарацци, ни назойливые поклонники – где бы она ни появилась, никому не приходило в голову, что лицо ее собственное, а не электронное. Но она все равно старалась пореже выходить из дома, ведь везде она ощущала себя словно внутри зеркального лабиринта – отовсюду на нее смотрело ее лицо.

Питеру эта история нравилась еще меньше, чем ей. Он-то полюбил девушку с уникальной внешностью, а теперь ее лицо таскала на себе каждая вторая женщина, попадавшаяся на его пути. Девочки-подростки и уставшие домохозяйки, бизнес-вумен и татуированные лесбиянки, молодящиеся пенсионерки и силиконовые содержанки – все они, примерив лицо его возлюбленной, убедились, что это лицо им идет. Даже мужчины не остались в стороне – кто-то щеголял лицом Атланты по приколу, кому-то оно требовалось, чтобы декларировать сексуальную ориентацию. Это лицо стало трендом номер один, и, хотя Атланта с Питером надеялись, что как все остромодное данное поветрие быстро забудется, но этого не случилось. Ее лицо стало символом технологии e-face – его использовали в качестве мема, его малевали на стенах, его ставили на заставку смартфона, им украшали обложки журналов.

Внимательно изучив контракт между своей девушкой и модельным агентством, Питер обнаружил лазейку. Документ предоставлял агентству возможность без согласия модели использовать ее образ для продвижения товаров и услуг, а также предоставлять его во временное пользование различным коммерческим и некоммерческим организациям. Однако в договоре ничего не говорилось о том, что ее лицо могут использовать частные лица, а именно это сейчас происходило. Адвокатская компания, в которой Питер был младшим партнером, от имени Атланты предъявила обвинение производителю e-face. Дело обещало быть громким и резонансным – прежде этот прецедент в юридической практике не фигурировал. Да и откуда ему было взяться, ведь совсем недавно никаких электронных лиц не существовало.

В целях создания необходимого резонанса Питер настоял на том, чтобы Атланта четко выразила свою позицию в прессе и в социальных сетях. После консультации с привлеченным пиарщиком она дала серию громких интервью, а также запостила на своей странице обращение с хэштегом #MyFace. Этот крик души, отредактированный пиар-специалистом, набрал десятки тысяч репостов, а к флешмобу присоединились противники электронных лиц, которых, как оказалось, тоже было немало, хотя и в сотни раз меньше, чем сторонников. Кампания привлекла внимание правозащитников и активистов – по всему миру начались пикеты офисов корпорации, производившей e-face.

Позиция корпорации со временем начала меняться. Поначалу корпоративные юристы жестко стояли на том, что ничьи права не нарушены – они честно приобрели образ Атланты у ее агентства. Потом их риторика стала мягче – мол, корпорация допускает, что модели был причинен дискомфорт, и сейчас рассматриваются решения, как эту проблему устранить. Когда главу корпорации вызвали в антимонопольный комитет, где он в течение трех часов отвечал на неудобные вопросы, это стало переломным моментом. Корпорация предложила девушке мировое соглашение, состоявшее из двух пунктов – выплата крупной компенсации и прекращение распространения ее уникального образа.

Однако, как объяснил Питер, второй пункт проблемы не решал. Да, пользователи больше не смогут приобрести лицо Атланты, но они смогут использовать его, если оно было куплено ранее. Корпорация не обладала техническими возможностями, позволяющими отозвать или заблокировать тот или иной образ – все они хранились непосредственно на гаджетах. Да, конечно, корпорация отправила всем обладателям соответствующего лица письмо с призывом это лицо не использовать, но никакого эффекта это, естественно, не возымело. Теперь еще больше людей с удовольствием носили запрещенное лицо, а гаджеты, на которые оно было закачано, резко подскочили в цене – на онлайн-аукционах эти подержанные устройства стоили в десять раз дороже, чем новейшая модель.

Проблему удалось решить только когда под давлением юристов корпорация обратилась в международную кибер-полицию. Лицо Атланты было внесено в реестр запрещенных визуальных символов, и теперь там, где камеры наблюдения фиксировали его появление, начинали выть сирены, а носителю e-face автоматически выписывали крупный штраф. Спустя несколько дней после введения этой меры желающих идти против системы не осталось – даже самые законченные маргиналы если и щеголяли где-то запрещенным лицом, то только за занавешенными окнами и закрытыми дверями.

Спустя еще пару недель все забыли об этой истории. Все, но не Атланта. Теперь, стоило ей выйти из дому, ее преследовал оглушительный вой сирен. Уведомления о штрафах приходили пачками, и ей стоило немалого труда постоянно объяснять представителям кибер-полиции, что она не может отказаться от использования этого лица, поскольку оно – ее собственное. Друзья избегали встречаться с ней в людных местах – слишком много внимания. Даже мать после одного довольно скандального похода в кафе с дочерью предложила впредь видеться дома, пока все не уляжется. Бедная мама – она не понимала, что эта ситуация для Атланты не разрешится никогда. Все это напоминало какое-то безумие, и первым, кто сдался, стал Питер. Он попытался объяснить Атланте причины своего ухода, но она даже не стала слушать – и так все понятно.

Несколько недель она не выходила из дома, заказывая доставку еды и каждый раз встречая удивленный взгляд курьеров, когда они успевали разглядеть ее лицо. А потом она оформила еще один заказ – в коробке, которую ей доставили после заказа из суши-бара, лежал гаджет, похожий на оправу очков без стекол. Надев электронное лицо и включив его, она выбрала режим “no face”, установленный в каждое устройство по умолчанию. Взглянув в зеркало на стене прихожей, чтобы убедиться, что вместо лица у нее – расплывчатое белесое пятно, Атланта впервые за много дней вышла из дома.

© Антон Фридлянд

Согласно завещанию художника, его посмертная выставка должна быть организована в соответствии с указаниями, приведенными ниже.

Зрители с зажженными факелами в руках попадают в выставочный павильон через узкий проход, по щиколотку заполненный бензином. Предвижу ваш вопрос: безопасно ли это? Не думаем, что это полностью безопасно. Точнее, это совсем небезопасно. Но такова была воля художника, стремившегося указать на то, что встреча с искусством всегда содержит в себе некоторый риск.

В первом зале зрители тушат факелы в чане с водой и против часовой стрелки обходят вокруг гигантского объекта, установленного в центре полутемного павильона. Это чучело африканского слона с поднятым хоботом и хвостом. В него вмонтированы два проектора – в рот и в анус. Ротовой проектор транслирует документальный фильм о жизни и творчестве художника (видео будет предоставлено фондом художника), анальный проектор воспроизводит эти же кадры, но в обратном порядке.

Затем зрители переходят в следующий зал, меньшего размера. Он представляет собой воссозданную обстановку обывательской квартиры – с мебелью, предметами декора и бытовой техникой. Все объекты, из которых складывается интерьер, выполнены из спрессованного человеческого праха, полученного в процессе кремации. В настоящее время достигнуты договоренности с семьями троих усопших, прах которых будет передан для реализации проекта. Всего потребуется около тысячи порций праха.

В третьем зале зрителей ждет серия мраморных скульптур, изображающих величайших мыслителей человечества – от античности до наших дней. Среди них помещен высеченный из мрамора садовый гном, тоже на постаменте. Все скульптуры, кроме гнома, пережили нападения вандалов – у них отбиты носы, они облиты краской и разрисованы баллончиками. Когда зрители обнаруживают возле гнома комплект баллончиков с краской, они, естественно, воспринимают это как приглашение к вандализму. Но вместо краски баллончики наполнены слезоточивым газом. Когда зрители начинают кашлять, звучит сирена и в зал врываются двадцать актеров в полицейской униформе, которые тычками резиновых дубинок заставляют зрителей перейти в следующий зал.

Для перемещения по четвертому залу предусмотрены мостки, поднятые на полметра от пола и протянутые по периметру павильона. На стене, расположенной напротив входа, подвешены три распятые секс-куклы: мужчина, женщина и гермафродит (примечание: в данном случае имеется в виду мужчина с женской грудью и членом). Пол павильона заполнен слоем опилок, в которых копошатся черви. На этот подвижный экран сверху проецируется порно-ролик с имитацией изнасилования. С помощью синтетических ароматизаторов необходимо создать сильный запах пота и спермы.

В центре пятого зала установлен стеклянный цилиндр, внутри которого находится молодая девушка, пристегнутая ремнями к стулу. На стенах зала развешаны картины в роскошных золоченых рамах, изображения скрыты металлическими щитами. Чтобы поднять каждый из щитов, зрители должны нажимать на большие красные кнопки, расположенные рядом с рамами. С каждым нажатием кнопки девушка за стеклом получает сильный удар тока, заставляющий ее кричать и биться в конвульсиях. В качестве картин выступает безвкусная мазня, приобретенная на уличном вернисаже: пошлые портреты, мещанские натюрморты, открыточные пейзажи и так далее.

Шестой зал представляет собой имитацию продуктового магазина. Тележки для покупок, расставленные по залу, смонтированы из коровьих костей, скрепленных друг с другом. На стеллажах расставлены банки с кровью различных животных – коров, овец, коз, кроликов и куриц. На банки наклеены яркие этикетки с изображением данных животных. За кассой сидит роботизированная кукла, запрограммированная произносить одну фразу: «Я вегетарианец».

Седьмой и последний зал – квадратной формы, абсолютно белый. В центре установлен открытый хрустальный гроб, в котором размещено мумифицированное тело художника. Рядом стоит чан с жидкими экскрементами и большой половник. Каждый из зрителей может облить художника дерьмом – этот процесс фиксируется присутствующим здесь же фотографом (распечатанные снимки можно забрать в сувенирной лавке).

Обязательное условие, на котором художник сделал особый акцент в завещании – все инструкции должны быть соблюдены в точности, без каких-либо интерпретаций. Только в этом случае посмертная выставка возымеет тот эффект, который был задуман творцом.

Для реализации этого уникального художественного проекта потребуется относительно небольшой бюджет – около пятнадцати миллионов долларов. Мы надеемся, вы воспользуетесь возможностью выступить меценатом, своевременно предоставив необходимые средства фонду художника. В свою очередь мы гарантируем вам полную анонимность, а также обязуемся предоставить два билета на открытие выставки.

© Антон Фридлянд

Я учился с ними в одной школе и всегда завидовал их дружбе, хотя они были на несколько лет младше меня. Их было трое – Бомбей, Шанхай и Лондон. Дружили с начальных классов, всегда вместе – где один, там и второй, и третий. Словно три мушкетера, только без Д’Артаньяна – он им был не нужен. Иногда впускали в свою дружбу кого-то еще – одноклассников, соседских мальчишек и девчонок, но основной состав всегда сохранялся прежним. И увидев где-нибудь одного из них, можно было не сомневаться – двое других сейчас подтянутся.

Эту историю я услышал от Бомбея. Не то чтобы мы были с ним особенно близки – просто ему необходимо было с кем-то поделиться, и выбор почему-то пал на меня. История эта слишком удивительна, чтобы принять ее на веру и слишком причудлива, чтобы он мог ее придумать. В общем, решайте сами – верить или не верить.

Заводилой в их компании был Лондон – именно в его голову обычно приходили самые безрассудные идеи. Забраться на крышу недостроенного дома, прокатиться, повиснув между вагонами метро, на спор выпить десять банок энергетика и заблевать весь двор – эти и другие гениальные прожекты принадлежали его авторству. Двое других либо удерживали его от совсем уж безумных поступков, либо с радостью включались в игру, если фан перевешивал риск. Впрочем, особого криминала в их развлечениях никогда не было – максимум, могли выкурить косячок перед скучным уроком, чтобы поржать, сидя на последних партах.

В общем, неудивительно, что, когда только начали появляться e-drugs, именно Лондон предложил их попробовать. Я прекрасно помню это время – на стенах стали появляться надписи, сделанные баллончиками: названия цифровых наркотиков и адреса веб-сайтов, где их можно приобрести. Поначалу это изобретение китайских программистов можно было найти только в даркнете, и тогда если кто из нас слышал об e-drugs, то воспринимал их лишь как городскую легенду. Но потом купить эту штуку стало проще простого: нужно лишь перевести деньги, и на твой электронный адрес пришлют видеофайл, который самоуничтожится после воспроизведения. Вся соль в специально подобранной частоте ярких вспышек, которые вместе с особым звуковым фоном воздействуют на зрительные и слуховые рецепторы пользователя, заставляя его испытывать неземной кайф. Говорили, что штука эта абсолютно безобидна и не вызывает привыкания. Впрочем, если вы больны эпилепсией, то лучше вам держаться от цифровых наркотиков подальше.

Короче, Лондон предложил друзьям попробовать и настоял на том, чтобы купить самую сильнодействующую версию – e-drugs.5.0. Для оплаты они использовали карточку Бомбея, а закинуться решили у Шанхая – его родителей днем не было дома. Пришли к нему после школы, поставили на кофейный столик ноутбук с большим монитором, чтобы перло посильнее, сели перед ним и запустили файл.

Бомбей рассказывал мне, что тогда он ничего не почувствовал. Яркие вспышки, мелькающие фигурки словно в калейдоскопе, какая-то потусторонняя музыка, но все это вместе не возымело на него совсем никакого эффекта. Вроде бы, он ощутил, как слегка защекотало в мозгу, но это не точно, могло показаться. А когда видео завершилось, и он перевел взгляд на своих друзей, то увидел, что оба они бьются в конвульсиях, лежа на полу. Парой пощечин привел в чувство Лондона, и они вдвоем принялись откачивать Шанхая. Глаза у парнишки закатились, голова откинулась назад, так что затылок колотил по паркету, изо рта вылетали хлопья слюны. Бомбей хотел тут же звонить в скорую, но Лондон его остановил – мол, сейчас сами откачаем. А когда они все-таки вызвали врачей, было уже поздно – паренек отключился. Кома.

Из комы Шанхай так и не вышел, его отключили от приборов полгода спустя. Было расследование, были статьи в прессе, но к счастью для Лондона и Бомбея их имена и лица в этих материалах не фигурировали. Предъявить им было нечего – Шанхай закинулся цифровым наркотиком по собственной воле, никто его не принуждал. К тому же, законов, запрещающих e-drugs тогда еще не было – их и наркотиками тогда не считали и в прессе о них если и говорили, то лишь как о странных мультиках, способных вызвать припадок у эпилептиков. К слову, Шанхай-то эпилептиком как раз и не был.

Лондон и Бомбей после случившегося больше не общались. Сначала родители велели им держаться подальше друг от друга, потом они закончили школу и особого желания видеться у них не возникало. Слишком сильны были воспоминания о том, что случилось с Шанхаем, и ни один, ни другой не хотел их ворошить. Бомбей надеялся, что со временем эти воспоминания поблекнут, но нет, они не теряли яркости. В любой момент его мог настигнуть этот флэшбек: откинувшаяся назад голова его друга, предсмертные конвульсии, пена изо рта… В том, что случилось, он прежде всего винил себя – если бы тогда он, как и собирался, сразу же вызвал скорую, возможно, Шанхая удалось бы спасти.

Жизнь Бомбея пошла наперекосяк. Прежде открытый, общительный парень, теперь он стал замкнутым и угрюмым. Трудности в общении с людьми, постоянная депрессия, нервный тик – короче, полный набор. Как следствие, он не поступил в университет, не смог найти работу… В общем, родители заставили его записаться к психотерапевту. Поначалу он воспринимал эти сеансы как болтовню ни о чем, но со временем начал чувствовать, что доктор действительно ему помогает. В частности, помог он осознать, что в случившемся виноват не он один – часть вины лежит на Лондоне. И чем больше Бомбей раздумывал над этим, тем яснее он понимал, что Лондон виноват не отчасти – он главный виновник смерти Шанхая. Именно он предложил тогда закинуться цифровым наркотиком, именно он не дал вовремя вызвать скорую помощь… Теперь флэшбек Бомбея дополнился новым образом: вслед за лицом умирающего друга возникало лицо Лондона, растянувшееся в злорадной ухмылке.

Когда имя Лондона стало всплывать на каждом сеансе, психотерапевт порекомендовал Бомбею встретиться с бывшим другом, чтобы расставить точки над «і». Если бы мозгоправ знал, как пройдет эта встреча, он бы таких советов не давал. Лондон долго не отвечал на звонки однокашника, а когда ответил, особой радости от предложения повидаться не проявил. Но затем они все-таки встретились, на нейтральной территории – во дворе дома, где жил Шанхай. Доктор настоятельно советовал Бомбею не начинать разговор с обвинений, а просто попытаться выяснить, какой ситуация представляется Лондону. Но разговор сразу не задался.

Меньше всего Лондону хотелось вспоминать о случившемся, а тем более, копаться в деталях. Он искренне не понимал, чего от него хочет бывший приятель, и вел себя настороженно, можно сказать, агрессивно. Слово за слово, и началась драка. Бомбей толкнул его сильнее, чем следовало, и парень упал, ударившись затылком о булыжник. Черепно-мозговая травма, спасти не удалось. Убийство по неосторожности, арест, суд, пять лет. Такие вот дела.

Когда Бомбей отсидел около года, ему предложили принять участие в исследовании. Что за исследование, он тогда толком не понял – влияние каких-то там волн на человеческий мозг, якобы абсолютно безопасно. Но главное – досрочное освобождение, которое ему пообещали в случае, если он согласится. Он и согласился.

Первый эксперимент проводили в его камере. Принесли тяжелый металлический стул, закрепили ремнями запястья на подлокотниках, присоединили к вискам и ко лбу кучу проводов, тянущихся от хромированной коробки, установили монитор на уровне глаз. Еще до того, как запустили видео, Бомбей уже понимал – испытывать будут воздействие цифрового наркотика. Он попытался остановить эксперимент, но слишком поздно – его никто не слушал. Однако зря он трепыхался – никакого эффекта от e-drugs он не ощутил, как и в прошлый злополучный раз.

Последующие этапы исследования проводили в специальной лаборатории за пределами тюрьмы, куда Бомбея через день доставляли под конвоем. Во время второго эксперимента эффект был совсем другим – быстро сменяющиеся картинки зацепили его не на шутку. Лаборатория куда-то исчезла, сменившись квартирой Шанхая – он снова во всех подробностях пережил те полчаса, что привели к смерти его друга. На самом деле прошло всего несколько секунд, но казалось, Шанхай бился перед ним в конвульсиях целую вечность. Бомбей умолял, чтобы эксперименты прекратили, но ему лишь напоминали про согласие, которое он заверил своей подписью. День отдыха в камере (звучит иронично, не правда ли?) и снова поездка в лабораторию. Затем снова день отдыха и снова порция цифрового наркотика. С каждым разом галлюцинации, которые он испытывал, становились все более реалистичными. Пока не случилось нечто очень странное.

Когда Бомбей открыл глаза после очередного погружения, он увидел, что находится не в лаборатории, а в своей камере – там, где проходил первый из серии опытов. Через несколько минут он понял, что изменилось не только место, но и время – это был тот самый день, когда начались эксперименты. Чтобы убедиться в том, что не сошел с ума, он рассказал обо всем руководителю исследования. Тот вместо того, чтобы направить заключенного к психиатру, подтвердил: да, мол, бывает такой эффект от цифровых наркотиков. После их применения ты можешь «вынырнуть» в другом временном отрезке прошлого, когда также их применял. Зафиксировано несколько случаев, когда происходили такие вещи, но возможно, их гораздо больше – просто испытуемые их скрывают.

После этого «выныривания» Бомбей заметил, что в его волосах появилась седина. Он стал требовать прекращения исследований – плевать, что он где-то там поставил свою подпись. Он привлечет своего адвоката и будет жаловаться начальнику тюрьмы, а если нужно будет, подключит правозащитников. Поскольку исследователи меньше всего хотели огласки, они пошли на компромисс, уговорив заключенного – еще один-единственный опыт, и на этом поездки в лабораторию заканчиваются, а начинается процесс подготовки к досрочному освобождению.

Последний опыт отличался от всех остальных – то ли ему подсунули гораздо более сильную версию, чем прежде, то ли сработал накопленный эффект. Все начиналось как обычно – злосчастные посиделки в квартире Шанхая, мучительные конвульсии, смерть от передозировки… Но на этом галлюцинация не прекратилась – перед глазами у Бомбея протекла вся его жизнь: и приступы депрессии, и походы к психотерапевту, и невольное убийство бывшего друга, и арест, и суд, и отсидка, и бесконечная серия экспериментов. Не было никакой ускоренной перемотки – по его словам, он просто заново проживал кусок своей жизни, будучи не в силах ничего в ней изменить. И когда эта повторная жизнь привела его в день и час последнего эксперимента, только тогда все закончилось.

Открыв глаза, он увидел, что находится в квартире Шанхая. Он лежит на полу, а Шанхай и Лондон склонились над ним, пытаясь привести его в чувство. И хотя это им удалось, на их лицах вместо радости он замечает лишь ужас – в этот момент они увидели, что их друг полностью поседел.

Как я и говорил, в эту историю сложно поверить. Но когда я смотрю на седую голову этого парня, едва закончившего школу, не верить ему тоже не получается.

© Антон Фридлянд

1.

Белая комната без окон, обитый металлом пол, плотно пригнанная дверь без ручки. На одной из стен – черный монитор, защищенный толстым слоем пластика, над монитором – зрачок камеры наблюдения. Бланка попыталась вспомнить, как оказалась здесь, но ей это не удалось.

Последним ее воспоминанием, предшествующим белой комнате, была машина скорой помощи, перегородившая ей выезд со двора. Когда это было – сегодня, вчера, позавчера? – Бланка не знала. Села на полу, обхватив колени руками. Металл холодил ее ступни, в голове будто перекатывался ватный шар. Она попыталась вспомнить все, что произошло в минуты перед похищением.

Как посигналила, чтобы освободили выезд, и не дождавшись реакции, посигналила снова. Потом вышла из машины и возле арки столкнулась с человеком в белом халате – его лицо закрывала хирургическая маска. Тогда это не показалось странным – медик возле машины скорой помощи. Боковым зрением заметила еще один белый халат – сзади слева. В следующую же секунду «хирург» схватил ее за руки, а его сообщник вколол ей что-то в шею. Все произошло так быстро, что она не успела вскрикнуть. Но даже если бы попыталась закричать, тот, кто нападал сзади, уже прикрыл ей рот рукой. Она помнила, как ее затаскивали в кузов фургона. Нет, не ее – ее безвольное обездвиженное тело. А после этого не помнила ничего.

2.

Наблюдатели, сидевшие в комнате за стеной, заметили – девчонка пришла в себя. По их расчетам она должна была очнуться еще час назад. Сосредоточившись на обустройстве ее камеры, своей наблюдательной рубке они почти не уделили внимания. Обшарпанные стены, покрытое пылью оконное стекло, два офисных стула и стол. На столе – ноутбук, на его мониторе транслируется изображение из соседней комнаты. Рядом – микрофон, блокнот и пара банок колы. Младший предлагал захватить пиво, но старший запретил.

– Ну что, поговорим с ней? – предложил младший.
– Подождем немного, пусть очухается.
– Что это она бормочет?

Они увеличили громкость, но разобрать, что шептала девушка, удалось не сразу. Она повторяла одно и то же слово – «сома».

– Сома? Что это значит? – обратился старший к напарнику, но ответа не получил.

Пришлось заглянуть в Википедию.

– «Важный ритуальный напиток у индоиранцев и в более поздних культурах, персонифицируемый как бог», – прочитал старший. – Надеюсь, она не свихнулась из-за препарата. Ладно, давай, начинай.

Младший открыл блокнот и, придвинув к себе микрофон, принялся зачитывать текст. Его голос, измененный специальной программой, будто принадлежал роботу.

– Доброе утро, Касабланка!

Девушка на мониторе встрепенулась.

– Тебе ничего не угрожает. Разумеется, в том случае, если ты будешь следовать нашим указаниям. Все, что от тебя требуется – записать видеообращение, которое мы перешлем твоему отцу. Затем, когда он выполнит наши требования, ты отправишься домой целая и невредимая. Возможно, тебе придется провести здесь несколько дней, так что устраивайся поудобнее.

Они ждали, что девчонка начнет кричать, требовать, чтобы ее выпустили, но она не произнесла ни слова.

– Есть вопросы?

Судя по отсутствию реакции, вопросов у нее не было.

– Хорошо. Тогда смотри на монитор – я выведу туда текст, который ты должна прочитать под запись.

Младший выключил микрофон, повернулся к подельнику.

– Тебе не кажется, что она ведет себя слишком спокойно?
– Возможно, у нее просто шок.
– Шок выглядит не так.
– А ты что, психолог?
– Просто если она зачитает обращение с таким отмороженным видом, это не то, что нам нужно. Может, поддать немного электричества?
– Подожди, пусть ответит что-нибудь.
– Она уже все прочитала. Ноль реакции.
– Дай я с ней поговорю.

Теперь микрофоном вооружился старший.

– Эй, ты меня слышишь?

Девушка подняла глаза, но даже не кивнула в ответ.

– Похоже, ты не слишком общительна.

«Конечно, я не общительна! Вы меня похитили и держите взаперти. Так какого хрена я должна с вами любезничать?» – он ожидал примерно такого ответа, но ответом послужило молчание.

– Послушай, Касабланка, если ты и дальше будешь отмалчиваться, нам придется тебя немного расшевелить. Наверно, ты заметила – пол в твоей камере сделан из металла. В любой момент мы можем провести по нему разряд тока. Примерно так.

Он нажал клавишу на клавиатуре, и девчонку подбросило вверх. Теперь она смотрела в сторону видео-глазка с нескрываемой ненавистью, хотя по-прежнему не произнесла ни слова, только вскрикнула.

– Это был очень слабый разряд. Слабый и короткий. Если не хочешь, чтобы я сделал тебе по-настоящему больно, начинай читать текст с монитора. Читать нужно стоя.

Не вставая с пола, девушка подняла над головой руку с вздернутым кверху средним пальцем.

– Ну ладно, как знаешь.

На этот раз он нажал другую клавишу, и девчонку колотило об пол несколько секунд. Когда ток был выключен, еще какое-то время ее тело подрагивало от боли.

– Учти, это тоже лайт-режим – тебе может достаться гораздо сильнее, – предостерег старший. – Быстро поднимайся и читай с монитора!

Девчонка присела, обхватив колени ногами – та же поза, которую она приняла, очнувшись.

– Ну что, ты в деле? – напомнил о себе старший.

Теперь она подняла обе руки, продемонстрировав наблюдателям два средних пальца.

Снова нажатие клавиши, снова разряд тока. Когда пытка прекратилась, девчонка осталась лежать на полу в позе эмбриона.

– Она жива вообще? – спросил младший, отключив микрофон.
– Жива, жива. Снова что-то бормочет.

Они прислушались к звукам, доносившимся из камеры, но не смогли разобрать ни слова.

– И что, какой план? – младший, сделав глоток колы, шумно отрыгнул. – Будем бить ее током, пока не станет сговорчивее?
– Если с ней что-то случится до того, как сделаем запись, у нас будут проблемы.
– А что с ней может случиться?
– К примеру, сердце не выдержит, как у ее мамаши.
– Ее мамаша подохла не из-за электричества.
– Да, я знаю, отчего она подохла. Ты вколол ей больше снотворного, чем требовалось.
– Мы уже это обсуждали. Это не моя вина! Откуда я мог знать, что…
– Ладно, заткнись, – оборвал его старший. – Лучше давай придумаем, как ее расшевелить.
– Может, припугнуть стволом? – младший, достав из кармана небольшой черный пистолет, положил его на стол рядом с клавиатурой.
– Нет, не вариант. Нам же сказали: связь – только дистанционно. Вот что, я лучше свяжусь с клиентом – пусть сам принимает решение.

Набрав номер, старший поговорил меньше минуты, а когда дал отбой, продолжил вертеть телефон в руках.

– Сказал продолжать с электричеством. Дай ей легкий разряд, чтоб пришла в себя.

Младший нажал нужную клавишу, но ничего не произошло – девчонка не шелохнулась. Он нажал снова, потом снова – тот же результат.

– Какой-то сбой, – удивленно произнес он.

Старший надавил пальцем на другую клавишу, но разряда не было. В возникшей тишине они услышали, как пленница отчетливо произнесла: «Выбираю вариант номер три».

3.

Ее мать погибла три месяца назад. Обстоятельства смерти стали известны Бланке случайно, когда после похорон она подслушала разговор отца с его бизнес-партнером – мужчины разговаривали, стоя на балконе, но балконная дверь была открыта. Она-то думала, что мать умерла от инфаркта, настигшего ее на улице, что было само по себе странно – женщина сравнительно молодая и на сердце прежде не жаловалась. Инфаркт – так сказал отец, который, как выяснилось, хотел уберечь Бланку от гораздо более страшной правды.

– В полиции сказали, что ей вкололи снотворное. Слишком большая доза – она не проснулась… И после этого ее бросили посреди улицы словно мусор…
– Но кому это могло понадобиться? – спросил тогда отцовский коллега.
– Не знаю. Возможно, ее хотели похитить или… или изнасиловать.

Партнер отца перешел на другую сторону балкона, чтобы приобнять коллегу за плечи – правая рука у отцовского партнера была атрофирована: результат давней травмы на горнолыжном спуске. Когда отец вытер слезы и отдышался, они продолжили разговор, но продолжения Бланка уже не слышала – заперлась в ванной, где прорыдала не меньше получаса, а когда вышла оттуда, отец понял: она знает об убийстве. Ему пришлось открыть дочке и другие детали: где именно мать затолкали в грузовой фургон, когда она под вечер вышла из продуктового магазина, где ее тело затем выбросили посреди мостовой. Действовали двое, но их лица уличные камеры наблюдения не зафиксировали, только силуэты. Полицейские выражали крайнюю озабоченность этим делом, но ничем помочь так и не смогли. Спустя две недели после случившегося они обнаружили брошенный фургон, внутри которого – следы ДНК убитой, но этот путь никуда не привел.

Казалось бы, Бланка должна была сблизиться с отцом, но они, напротив, отдалились – каждый стал жить в своем замкнутом мире. Поначалу им казалось, что так легче будет справиться со скорбью и отчаянием, а после они так привыкли к автономному существованию, что изменить уже ничего нельзя было. Нет, они по-прежнему любили друг друга, но эта любовь не предполагала эмоциональной близости и разговоров по душам. В мире животных это называется симбиозом – когда два организма дополняют друг друга, не пытаясь понять другого и стать частью его мира.

Отцовская компания занималась разработкой приложений. Пару лет назад студия, принадлежавшая ему с партнером, вошла в состав крупной международной корпорации с офисом в самом центре сити. Однако в офисе отец появлялся крайне редко, предпочитая работать дома и в случае необходимости прибегая к скайп-конференциям. Если бы Бланку спросили, какие именно приложения разработаны отцовской конторой, она бы ответить не смогла. Он и раньше не особо грузил ее своими рабочими делами, а после того, как его компания была куплена корпорацией, дела стали промаркированы грифом секретности. Впрочем, дочь мало интересовалась всей этой IT-историей – будучи стопроцентным гуманитарием, она не собиралась идти по отцовским стопам.

Но спустя месяц после похорон матери ей все-таки пришлось узнать больше о его работе. Тогда отец рассказал ей, что одна из его разработок предназначена для оказания помощи в экстремальных ситуациях. Он не стал раскрывать все детали, ссылаясь на то, что о разработке никто не знает – даже его коллеги. Использовал лишь обтекаемые фразы: «если с тобой вдруг что-то случится, эта штука поможет разрулить ситуацию», «самый совершенный на сегодня голосовой помощник», «действительно незаменимое приложение» и так далее. О том, что произошло с матерью, он не упомянул, но и так было понятно, что подтолкнуло его к этому разговору. Общаясь с дочерью, он вертел в руках какую-то крошечную пилюлю в прозрачном пластиковом футляре. И только к концу беседы Бланка поняла, что приложение, о котором шла речь, заключено в эту миниатюрную капсулу.

– Я думала, эту программу нужно устанавливать на смартфон, – удивилась она.
– Если тебя вдруг решать похитить, смартфон отберут в первую очередь, – ответил отец.

Вживление имплантата – поначалу эта идея показалась ей дикой, но отец как мог ее успокоил. По его словам, к имплантации электронных устройств теперь прибегают тысячи людей. И речь идет не только о кардиостимуляторах и других медицинских гаджетах – люди вживляют в тело и довольно утилитарные приспособления вроде электронных пропусков, чипов платежных систем и даже проездных на метро. Чтобы не расстраивать отца, Бланка согласилась.

Операция была произведена на следующий же день – вся процедура заняла несколько минут. Специалист, приехавший к ним домой, вставил капсулу в приемник вакуумного инъектора, обработал обезболивающим спреем участок кожи на задней стороне ее шеи и в следующую секунду имплантат оказался в ее теле. Бланка почти ничего не почувствовала – будто кто-то просто ущипнул ее. О вживленном устройстве теперь напоминал лишь небольшой бугорок на шее, на пару сантиметров ниже затылка.

– Чтобы активировать приложение, а я надеюсь, это никогда не понадобится, тебе нужно трижды повторить его название с пятисекундными интервалами, – сказал отец, когда специалист ушел.
– А как оно называется? – спросила Бланка.

Оно называлось Soma.

4.

“Soma”. Досчитать до пяти. “Soma”. Снова до пяти. Снова “Soma”.

И когда она в третий раз произнесла это слово, то почувствовала: что-то изменилось. Здесь появился кто-то еще. Нет, не в комнате, а в ее сознании.

Я Soma, твой голосовой помощник. Подключение к зрительным органам установлено. Остальные настройки будут произведены позже.

Женский голос, звучавший непосредственно в мозгу, напомнил Бланке голос покойной матери. Неизвестно, что было более удивительным – это сходство или то, что голос обитает в ее голове. Но когда ты сидишь на холодном полу камеры без окон, нет времени удивляться.

Чтобы оценить уровень угрозы, мне необходим доступ к твоим воспоминаниям.

Бланка быстро прокрутила в голове события, предшествовавшие похищению.

Уровень угрозы – 95%. Тебе следует немедленно покинуть это место.

– Но как? – вырвалось у девушки.

Для разработки сценариев эвакуации мне нужно подключиться к окружающим устройствам. Это может занять какое-то время. Важное уточнение: тебе необязательно говорить со мной вслух – достаточно просто шевелить губами.

– Доброе утро, Касабланка! – донесся стальной голос из динамика под потолком.

Она вздрогнула – похитители вышли с ней на связь, значит, они наблюдают за ней и заметили, что она очнулась.

В непосредственной близости обнаружены следующие устройства: неподключенный к сети компьютер, два смартфона, веб-камера, два микрофона, динамик. Контроль над устройствами получен.

Голос из динамика пообещал, что с Бланкой ничего не случится, если она будет делать то, что от нее требуется. А сейчас от нее требовалось только одно – записать видеообращение, которое будет переслано ее отцу.

Разработаны три варианта выхода из ситуации. Вариант #1 – обращение за помощью. С одного из смартфонов я посылаю сигнал о похищении в ближайшее отделение полиции. Вслед за этим блокирую электронный замок на двери твоей камеры, чтобы злоумышленники не смогли причинить тебе вреда. Ориентировочное время прибытия полицейских – двадцать минут. Вероятность успешного освобождения без причинения вреда твоему здоровью – около 50%.

– Пятьдесят процентов? Что это значит?

Возможно применение спецсредств – в частности, нервнопаралитического газа. Также возможно применение огнестрельного оружия обеими сторонами. Эти обстоятельства несут определенную угрозу твоей жизни и здоровью.

На мониторе, встроенном в стену, появился текст, который Бланка должна была произнести под запись. Пробежавшись по нему глазами, девушка поняла: похитителям нужны были не деньги, а одна из отцовских разработок. Но сейчас ее больше волновало не это, а путь к спасению.

– Вариант с полицией отпадает, – прошептала она. – Какой второй вариант?

Вариант #2 – попытка бегства. Я одновременно блокирую все устройства злоумышленников и открываю электронный замок твоей камеры. Затем прокладываю маршрут, используя информацию, получаемую твоими зрительными органами. Этот вариант связан с серьезным риском. Вероятность успешного спасения – около 30%.

– Эй, ты меня слышишь? – донеслось из динамика.

Бланка не отреагировала. Сейчас ей нужно понять, сколько человек находятся в помещении, где ее держат. Она видела двоих, но возможно их больше?

Двое мужчин – на вид тридцать и сорок пять лет. Оба крепкого телосложения. Тот, что моложе, сидит ближе к двери и вооружен пистолетом.

Хреновый расклад. Тридцать процентов успеха – это даже слишком оптимистично. Бланка затребовала третий вариант. Тем временем терпение похитителей закончилось – они стали угрожать электро-пыткой и тут же привели свои угрозы в исполнение. Разряд тока заставил девушку вскочить, она не смогла сдержать крик.

– Soma, ты можешь что-нибудь с этим сделать? – прошептала она.

Я могу отключить электричество в твоей камере, но это привлечет их внимание.

– Это был очень слабый разряд, – сообщил металлический голос. – Слабый и короткий. Если не хочешь, чтобы я сделал тебе по-настоящему больно, начинай читать текст с монитора.

Хер вам, суки – она показала наблюдателям фак.

– Ну ладно, как знаешь.

Следующий удар тока оказался гораздо более сильным. Всего несколько мгновений, но мгновения эти были наполнены беспощадной болью.

– Отключай! – потребовала Бланка, как только пытка прекратилась. – Плевать, что они заметят!

Ток отключен. Если они захотят повторить процедуру, я сообщу тебе об этом. Чтобы не вызвать подозрений, ты должна будешь симулировать болевые ощущения.

Из динамика посыпались очередные угрозы. Все, что похитителям нужно было сейчас от нее – чтобы она прочитала сообщение с монитора. Как только она это сделает, она им больше не будет нужна – Бланка это понимала. Главное выиграть еще немного времени. Вся надежда на третий вариант, который должна предложить Soma.

– Ну что, ты в деле? – услышала девушка голос, доносившийся сверху.

Вместо ответа она послала похитителям двойной фак.

Внимание! Удар тока!

Лучше изображать болевой шок, чем испытать его. Кажется, получилось правдоподобно.

Можешь прекращать.

Пока она отлеживалась на полу после мнимой пытки, Soma изложила ей третий вариант освобождения. Вероятность благоприятного исхода была выше, чем во втором варианте, но ниже, чем в третьем. Все зависит от нее самой. Но чтобы принять решение, нужно больше информации о том, что происходит за пределами ее камеры.

– Ты слышишь, о чем они говорят сейчас? – спросила Бланка.

Я вела запись их разговоров с того момента, как ты меня активировала. Включаю воспроизведение.

Впервые она услышала голоса своих похитителей без искажения. Soma воспроизводила их разговоры, удаляя паузы, так что Бланка успела прослушать все до того момента, как один из них завершил телефонный разговор с заказчиком.

Внимание! Удар тока!

Плевать! Она не шелохнулась.

– Какой-то сбой, – прозвучал голос тюремщика в ее мозгу.

Она уже приняла решение – осталось его озвучить.

– Выбираю вариант номер три, – произнесла она.

5.

– Что, черт побери, это значит? – вырвалось у старшего. – Какой еще «вариант номер три»?
– Должно быть, девчонка сбрендила, – предположил второй.
– Но не могла же она перестать чувствовать боль!

В следующее мгновение монитор отключился. Младший потянулся к клавиатуре, но резкий стук отвлек его внимание. Оба повернулись к окну – туда, откуда доносился этот шум. За окном зависли три дрона – один за другим они с разгона врезались в стекло, уже покрывшееся сеткой трещин. Сразу после удара дрон падал вниз как подбитая птица – сначала один, потом другой, затем третий.

– Что за херня?

Младший вскочил со стула, бросился к окну, но не успел сделать и двух шагов – раздался взрыв. Боковым зрением он уловил вспышку – это взорвалась батарея телефона в руках его напарника. Тот повалился на пол вместе со стулом, комната наполнилась стонами. В следующую секунду прозвучал еще один взрыв – теперь уже его собственный мобильник, лежавший в нагрудном кармане. Младшего отбросило к окну, но он устоял на ногах. Кожу на груди словно исполосовала когтистая лапа. Бегло осмотрев раны, он поднял голову и увидел силуэт на пороге комнаты. Это была девчонка.

Как она выбралась из камеры? – пронеслось в его голове. Следующей мыслью было: пистолет. Оружие лежало на столе, а от стола его отделял один рывок. Но девчонка завладела пистолетом первой.

Резко вправо!

Схватив пистолет, Бланка отпрыгнула в сторону, и нападавший, пролетев мимо нее, ударился о дверной косяк. Второй мужчина, постарше, по-прежнему извивался от боли, лежа на полу.

Предохранитель!

Сняв пистолет с предохранителя, выстрелила в одного, потом в другого.

Оба ранены. Больше не представляют для тебя угрозы. Уходи.

В другой ситуации Бланка действительно ушла бы – если бы имела дело не с убийцами матери. Когда все было кончено, она стерла отпечатки пальцев с пистолета, затем, следуя советам голосовой помощницы, устранила следы своего пребывания в комнате. Soma убедилась в том, что на компьютере нет записей с веб-камеры. Бланка нашла под столом пакет со своими кроссовками – там же лежал ее кошелек и ключи от машины. Мобильного среди вещей не было.

Это даже к лучшему – раз здесь не было твоего телефона, значит, здесь не было и тебя.

Soma просчитала оптимальный маршрут, позволявший избегнуть уличных камер наблюдения. По пожарной лестнице спуститься в двор-колодец, перелезть через мусорные баки, дальше один переулок, потом второй – до ближайшей станции метро около четверти часа ходу.

– Жаль, что мы уничтожили их телефоны, – пробормотала Бланка, шагая по заплеванному переулку. – Теперь я не узнаю, кому они звонили.

Когда я подключилась к устройствам, то скопировала с них всю информацию.

– Хочешь сказать, у тебя есть последний набранный номер?

Soma ответила утвердительно.

6.

Уже вечер – исполнители давно должны были выйти на связь. Он снова набрал оба номера – оба телефона оказались отключены. Бросив мобильный на стол, потер лоб здоровой левой рукой, пока безжизненная правая покоилась на коленях. Вышел на балкон, закурил, но вынужден был вернуться в комнату – зазвонил телефон. Решил не отвечать – звонил программист: наверно, начнет ныть, что его дочь пропала. Пусть понервничает, а он перезвонит ему позже, когда будет знать, что видео с условиями доставлено. И тогда даст своему бизнес-партнеру единственно верный совет: согласиться с требованиями похитителей.

Телефон задребезжал снова – на этот раз звонили с незнакомого номера. Он поспешно ответил на звонок – это могли быть исполнители. В трубке раздался женский голос, показавшийся ему знакомым.

– Я иду за тобой, – услышал он.
– Кто это?
– Это Soma.

Связь прервалась. В закатном небе за окном он заметил стаю дронов.

© Антон Фридлянд

© Антон Фридлянд

© Антон Фридлянд

© Антон Фридлянд

© Антон Фридлянд

© Антон Фридлянд

В ту ночь они впервые остались у нее – до этого несколько раз у него.

Проснулся раньше, чем она, замотался в полотенце, отправился на маленькую кухню, залил пакетик чая кипятком, бросил в чашку кусок лимона.

Когда он собрался выбросить пакетик и открыл дверцу под мойкой, то увидел там скрючившуюся под раковиной женщину лет пятидесяти – она, приложив палец к губам, потянула дверцу на себя, и та захлопнулась – ему пришлось оставить пакетик в раковине.

С тех пор он ночевал в этой квартирке много раз и время от времени натыкался на эту женщину – то она пряталась в шкафу, то стояла за занавеской, стараясь оставаться незамеченной, то скрывалась на антресолях, поглядывая в комнату сквозь темную щель.

Каким-то образом он всегда знал, где прячется эта странная женщина, тогда как хозяйка квартиры ее, казалось, не замечала.

Несколько раз он хотел даже поговорить со своей подружкой об этой женщине, но все не было удобного момента – к тому же, он слабо представлял, как начать этот дурацкий во всех отношениях разговор.

Однажды он увидел эту женщину на фото из семейного альбома, который они от нечего делать листали дождливым вечером – женщина на фото, державшая на руках маленькую девочку в цветастом платье, была гораздо моложе, но это была она.

Больше женщина с фотографии в этой квартире ему не попадалась.

© Антон Фридлянд

Многие люди всерьез считают, что самый верный способ чего-то достичь – это много и усердно работать. Смешные.

На самом же деле этот подход не способен принести ничего кроме денег, геморроя и нервного расстройства. А чтобы чего-то достичь, нужно весь отведенный срок валять дурака, бродить с друзьями по городу и заниматься совершенно бесполезной ерундой, которую даже вспомнить потом не можешь. А в ночь перед дедлайном вылакать бадью кофе, часов до трех-четырех повтыкать в тупой сериал, а с первыми петухами за пять минут выдать то, за что потом будет слава, гонорар и всеобщее уважение.

И на пресс-конференции, созванной по случаю небывалого успеха, нагло врать, что да, работал много и усердно, ведь по-другому не получится. И набрать потом сложных, интересных и необходимых обществу проектов, чтобы, конечно же, ими не заниматься, а заниматься вместо этого всякой дурацкой никому не нужной ерундой. Только так, а иначе никак.

© Антон Фридлянд

Многие люди думают, что достаточно договориться о визите, в нужное время выйти из дома, приехать по указанному адресу, и ты обязательно попадешь туда, куда планировал и встретишься с теми людьми, с которыми хотел встретиться. На самом же деле, никакой гарантии, что это случится, нет. И дело тут не только в искривлении пространства, квантовой физике и прочих вещах, которых не понимают даже те, кто их придумал. Просто по дороге может случиться очень много того, что случиться не должно было, а то, что случиться должно было, может не случиться. И что именно случилось, а что не случилось, вы не узнаете до того момента, как окажетесь в квартире, наполненной незнакомыми людьми с непредсказуемыми намерениями, которые будут смотреть на вас как на каторжанина, вернувшегося из ссылки на пять тысяч лет раньше оговоренного срока.

К примеру, ваш поезд метро может прийти не на нужную станцию, а на такую, о которой вы даже не слышали, потому что, пока вы втыкали в смартфон, он свернул на линию, нанесенную на схему пунктиром, и все дальнейшие события тоже будут пунктирными, но при этом вполне реальными. Или же выйдете вы на нужной станции и придете по правильному адресу, но окажется, что адрес хотя и правильный, но не тот. Потому что в каждом городе есть не одна 3-я улица строителей, дом 25, и даже не две и не три, а некоторое неопределенное количество. И по каждому из этих адресов на каждом этаже и в каждой квартире сидит немолодая уже блондинка с неустроенной судьбой и ждет своего пьяненького интеллигента, а он все никак не приходит, поскольку по ошибке вылетел в Ленинград, а Ленинграда никакого уже нет, а есть город Санкт-Петербург, который на самом-то деле зовется Сент-Питерсберг и находится то ли в Пенсильвании, то ли во Флориде, то ли в обоих штатах сразу. И мы еще не коснулись вымышленного города с таким же названием, где родились Том Сойер и Гекельбери Финн, придуманные писателем с ненастоящим именем «Марк Твен». В общем, за что ни возьмешься, все то ли вымышленное, то ли придуманное, то ли ненастоящее, то ли находится сразу по нескольким адресам. Но кажется, мы отвлеклись.

Так вот, приехали вы по нужному адресу и вошли в подъезд. И кажется, достаточно подняться на нужный этаж и позвонить в нужную дверь – и вы у цели. Но все сложнее, чем кажется, ведь лифт может не остановиться на нужном этаже, а может и вовсе остановиться между этажами или же не остановиться никогда, а катать вас до скончания века, то есть до того времени, пока не выйдет его установленный нормативами срок. Но даже тогда не факт, что вы попадете на нужный этаж, потому что могут прийти лифтеры в измазанных мазутом жилетках и демонтировать лифтовую кабину вместе с вами, чтобы отвезти ее туда, куда эти кабины обычно отвозят, а куда их отвозят, это никому не известно.

И даже если предположить, что вышли вы на нужном этаже и позвонили в дверь под известным вам номером, это вовсе не означает, что попадете вы именно туда, куда шли. Ведь живущие в этом подъезде детишки в перерывах между докуриванием окурков и изображением всякого непотребства на стенах могли поменять местами таблички с номерами квартир. Или же сами жильцы могли переехать в соседнюю квартиру, договорившись с соседями за небольшую доплату. Или возьмем к примеру такой распространенный случай, когда дверь с номером остается на месте, а сама квартира по причине различных тектонических сдвигов съезжает на несколько метров ниже или выше, а то и вовсе в другой дом или даже квартал. Но даже если ничего этого не случилось, и вы пришли по нужному адресу, поднялись на нужный этаж и позвонили в нужную дверь, это еще ровным счетом ничего вам не гарантирует.

Потому что пока вы ехали к этим людям, в их жизни могло столько всего произойти, что теперь это совершенно другие люди, к вашим знакомым никакого отношения не имеющие. И речь идет не только о смене пола, жизненных принципов, социального статуса и семейного положения, а о таких вещах, которые на первый взгляд не заметны. И смотрите вы на этих людей – вроде те, а вроде и не те. И они на вас смотрят – мол, чего приперся? И смотрите вы друг на друга, смотрите и смотрите. А потом они говорят: ну, заходи, раз пришел, чай будешь? И если вы зайдете и попросите чай с двумя ложками сахара, то это будет одна история, а если откажетесь от чая, то другая, а если убежите словно шкодливый школьник, позвонивший в случайный дверной звонок, то третья. Но что будет именно так, а не иначе, никто вам, конечно, гарантировать не может.

© Антон Фридлянд

очень часто мне снится, что я не сплю. этот сон я смотрю и сейчас. тусклый свет, озаряющий кому мою, вспыхнув ярче, внезапно погас

я очнусь в безымянном далеком краю, где бывал уже тысячи раз. очень часто мне снится, что я не сплю. этот сон я смотрю и сейчас

© Антон Фридлянд

Они два раза в неделю ходят в клубы, зная, что это не принесет радости. И это не приносит радости, но они об этом знали.

Они курят две сигареты одновременно. Одна сигарета в пальцах правой руки, которая пытается обнять кого-то, другая – в левой, которая устало лежит на стойке бара. Усталость пальцев – клавиатура компьютера, курок пистолета в виртуальной игре, стимуляция клиторов. Секс? Не отказываются. Наркотики? Не секрет. Рок-н-ролл? Не надо.

Они хорошо выглядят, это да, это мне нравится.

Им известно, что мир не враждебен, а безразличен – что тогда счастье, если не это знание?

Мы похожи на них, но проживем дольше.

© Антон Фридлянд

Мой друг-писатель придумал себе странное развлечение.

– Если составить предложение из десяти слов по определенным лингвопсихологическим законам, – сказал он однажды, словно между делом, – эта фраза может заставить любого человека испытать все, что захочешь: ужас, радость, унижение…
– Что ты имеешь в виду? – спросил я его.
– Именно то, что сказал, – бросил он. – Вот, например, десять слов, вселяющих страх, – и он произнес эти десять слов, которые я не пытался и не смог бы запомнить, так как, когда эти слова были им произнесены, желтая волна беспричинного ужаса накрыла меня, наполнив мой мозг сонмом пугающих своей расплывчатостью и необъяснимостью образов. И не было возможности противостоять этому чертову чувству, во мне не нашлось ничего, что я мог бы противопоставить этой власти десяти слов.

Мой друг обрадовался моей реакции, вернее, ее типичности, ведь я был уже не первым, на ком он к тому времени испытал силу десяти слов.

Через несколько дней он подарил мне наркотик десяти слов радости, через неделю – десять слов сомнения, потом – десять слов ненависти. И это была ненависть к нему, к моему другу-писателю, играющему моей психикой при помощи проклятой одному ему известной формулы десяти слов.

Я перестал общаться с ним, но он не желал прекращать общение со мной. Я, его экспериментальное животное, находил десять слов нацарапанными на своей двери, в почтовом ящике под личиной официальной телеграммы, даже в газетах, где мой друг-писатель прятал свои бессмысленные фразы в колонках частных объявлений. Я чувствовал, что это они, эти десять слов, но каждый раз не удерживался от того, чтобы их прочесть, в надежде на то, что они принесут мне счастье, а не боль, бодрость, а не унижение, уверенность в себе, а не омерзительное чувство разочарования. Но чаще подарки от моего друга-писателя приносили не радость, а отчаяние. Формула десяти слов, открытая им, дала ему чувство Бога, возможно, он и стал Богом, Богом Десяти Слов, а Богу нет нужды радовать кого-либо, ведь мотивация дарения радости – ожидание ответных подарков, а моему другу-писателю не нужны были подарки в виде радости (все это могли дать ему десять слов), ему достаточно было нечеловеческого священного ужаса, испытываемого мной и другими людьми, на которых мой друг-писатель испытывал власть десяти слов.

Но все это, конечно, ерунда по сравнению с тем, что устроила мне моя подруга-художница, про которую я лучше расскажу в другой раз.

© Антон Фридлянд

Я хочу стать вечерни сном, который снится тебе, и чтобы в этом сне мы могли летать.

Сначала между домами, туда, где заканчивается город, ловя вечерние городские ощущения – запах дыма, мальчишка стучит палкой в железную бочку, зажигаются окна, в которых женщины средних лет внезапно четкими силуэтами бродят по кухням, потом над песчаной гладью – вот чем, оказывается, заканчивается город, и непонятно, что в этом первозданном песке делают неуклюжие строительные фургоны, ржавые консервные банки, шелестящие в теплом ветре целлофановые кульки, ни для кого поставленная облупившаяся скамейка, которая была когда-то такой же зеленой, как листья редких деревьев, которые уже виднеются вдалеке, и в этих листьях спят насекомые, сны которых так же не сложны, как и поля, открывающиеся за деревьями, над полями мы полетим низко – сквозь траву, сквозь рожки улиток, сквозь спицы колеса забытой здесь когда-то поливальной машины, пока не окажемся возле озера, вода которого словно ждала нас все время полета, теперь взлететь выше сырых облаков в обжитое самолетами небо, на миг зависнуть в струе холодного стерильного воздуха и ринуться вниз, пробить покрывало озерного тумана, плавно войти в неподвижную воду и сквозь кашу ила подобраться к тому месту, где под тяжелой корягой спрятались две рыбы, которым известно все про нас.

– Прилетели, – говорит нам одна из них. – Мы знали, что вы прилетите.
– Проси ты сначала, – говорит другая рыба, обращаясь ко мне.

И я говорю им, что хочу стать вечерним сном, который сниться тебе, и чтобы в этом сне мы могли летать.

© Антон Фридлянд

Крысолов заиграл на волшебной свирели, и крысы пошли за ним, прочь из города. Он еще не покинул городских стен, а крыс уже было так много, что они выворачивали из земли дома, валили деревья, подминали на своем пути горожан. Крысы всей страны огромными серыми струями вливались в уже безграничный поток, катившийся за Крысоловом. В этом потоке были и дети, но не потому, что горожане не уплатили Крысолову за работу (город вместе с обещанной платой остался далеко позади, и вернуться туда было невозможно, ведь за Крысоловом не оставалось дорог, только крысы, покрывшие землю серым ковром) – это были дети-крысы и дети крыс.

Крыс нужно было куда-то уводить, и Крысолов повел их прочь из страны, а их становилось все больше, они сминали деревеньки, валили костелы, рвали границы. Страны, в которые Крысолов уводил крыс, были для них слишком малы, потому что крысы быстро плодились, будучи вместе, и к ним стадами присоединялись местные грызуны. Крысолов уводил их все дальше, смутно ощущая, что крысиный поток разрастается не только вширь, но и назад, и уже давно поглотил город и страну, откуда Крысолов вышел.

Везде, где появлялся Крысолов, его молили о пощаде, ведь за ним шли крысы, после которых не оставалось ничего, даже камней. Иногда Крысолов просил Бога о том, чтобы Тот низверг эту серую поистине бессчетную орду в ад, пусть даже с ним, с Крысоловом, но крысиный писк заглушал его мольбы, что поселяло в Крысолове сначала неверие, затем, во сто крат более страшную, чем неверие, веру в крысиную природу Бога.

И когда эта вера овладела им, он вонзил волшебную свирель в свою охрипшую глотку, и его тело затерялось среди других крысиных тел.

© Антон Фридлянд

Вот, к примеру, министерство культуры. Сто дней от него никаких результатов, двести, триста… А потом, спустя год после назначения министра, когда все уже начинают роптать в полный голос, он вдруг созывает огромную пресс-конференцию. Выходит к журналистам и говорит:

– Вам, наверно, интересно, чем мы занимались все это время. Так вот, теперь-то могу признаться: весь этот год мы с коллегами создавали венок сонетов. Вот он!

И все, прочитав сонеты, написанные в министерстве, хором скажут:

– Товарищи, так ведь это же гениально! Как мы в них ошибались!
– То-то! – скажет министр культуры и уйдет обратно в башню из слоновой кости.

© Антон Фридлянд

люди любят деньги – это научно доказанный факт. легко проверить: просто оставьте где-нибудь деньги, желательно побольше, и туда тут же сбегутся люди. вот только люди любят деньги по-разному, и в этом причина войн, экономических кризисов, раннего облысения у мужчин и бытового алкоголизма у женщин

некоторым людям хочется делать вид, что они, мол, денег не любят. делают они это по разным причинам. некоторые люди говорят, что деньги для них – не главное, что это всего лишь инструмент. говорят они это, сидя в кресле от итальянского дизайнера, которое стоит на палубе их шикарной яхты, а личный повар уже зовет отведать тунца, которого давеча выловил другой олигарх, который презирает деньги так же, как и первый. в общем, деньги – не главное! – скажут вам все на этой яхте. а если спросить их, что же тогда главное, то они ответят примерно следующее: укреплять позиции, строить бизнес-империю, оставить что-то достойное детям и внукам… то есть, все-таки, речь, как ни крути, о капитале – о том, как его преумножить и сохранить

другие люди, тоже любящие порассуждать о том, сколь презренны дензнаки, делают это совсем по иной причине – потому что денег у них-то и нет. они бы и рады, может быть, поразглагольствовать о том, что деньги – не главное, восседая на палубе собственной яхты в закатных лучах, да не сложилось. и хотя фон другой – не яхта, не Клико, а закопченная кухня с низким потолком и паленый коньяк, все равно слова эти звучат так же фальшиво, как и в первом случае

а ведь человек, который действительно знает, что деньги – не главное, не станет об этом трепаться с каждым встречным и поперечным. как не станет он доказывать окружающим, что следует мыть руки перед едой, а младших нельзя обижать. есть вещи общеизвестные, только жаль не все их понимают, сколько ни тверди, так что лучше будет помолчать. а не понимают люди этих вещей потому, что не могут ответить себе, что ж тогда все-таки главное, ежели не деньги. чешут они в затылке, смотрят по сторонам тупым взглядом и говорят себе: не, не проведешь, все же деньги главное, в них вся сила и сок, а остальное приложится, купим. и по-своему эти люди, наверно, правы. а по-моему, нет, ни фига

© Антон Фридлянд

– Смотрите, дети, – сказал учитель, ставя на кафедру большой белый куб. – Что вы перед собой видите?
– Куб, – хором ответили дети.
– А если вы будете смотреть на куб строго с торца – что вы тогда увидите? – спросил учитель, поворачивая куб в разные стороны, чтобы все ученики смогли увидеть его с торца.
– Квадрат, – ответили дети.
– А если я спрячу часть куба за кафедру, что вы тогда увидите? – поинтересовался учитель, наполовину пряча куб, углом кверху.
– Призма, – сказали дети.
– Правильно! – обрадовался учитель. – А если вы будете смотреть на получившуюся призму строго с торца?
– Треугольник, – ответили дети.
– Молодцы! – сказал учитель. – А теперь я возьму куб и стану его быстро вращать…

Учитель взял куб за верхнюю и нижнюю грани и стал каким-то чудесным образом очень быстро проворачивать его.

– Что вы теперь видите? – продолжая вращать, спросил учитель.
– Цилиндр, – хором сказали дети.
– А теперь?

Учитель стал стремительно вращать куб в разных направлениях, так что получилось что-то похожее на шар.

– Шар, – сказали слегка удивленные дети.

Прекратив вращать, учитель поставил куб на кафедру. Он взглянул на часы – до звонка оставалось еще сорок две минуты.

– Наверно, вы хотите знать, дети, зачем я вам все это показываю? – произнес учитель, выйдя из-за кафедры.
– Да, хотим! – громко закричали дети.

Вслед за этим учитель, не проронив ни слова, бочком протиснулся к двери и исчез за ней. Какое-то время в коридоре звучали его шаги, а потом стихли. Больше учителя никто не видел.

© Антон Фридлянд

Запомните раз и навсегда: людям нужно дарить то, что у них уже есть. Потому что то, чего у них нет, им и не нужно.

К примеру, что вы подарите средней величины олигарху, хозяину восьми заводов? Правильно, еще один завод. Он его выгодно продаст или обанкротит, а на вырученные деньги купит сразу два небольших заводика и заживет королем. А если ему подарить то, чего у него нет и никогда не было – вазу династии Минь или подлинник Гогена – ничего хорошего из этого не выйдет. Вазу разобьют при первой же пьянке, с Гогена будут кокс нюхать и краску поцарапают, а были бы еще яйца Фаберже, то и из них бы яичницу сделали.

А что, спрашивается, подарить вахтеру, который сидит на проходной подаренного олигарху завода? Может, ему тоже завод подарить? – скажете вы и, конечно, ошибетесь. От такого подарка вахтеру проку мало. Сначала он на свой завод никого не будет пускать – по привычке. а потом пустит двух прилично одетых мужчин, представившихся покупателями. А покупатели эти окажутся обычными рейдерами и завод отберут. И что проку с такого подарка?

В общем, вахтеру нужно дарить – что? – телевизор! Так у него же есть один телевизор – скажете вы. Ну и что, что есть? Тот телевизор у него дома стоит, а этот он в подсобке поставит. И всем от этого станет хорошо, даже олигарху в каком-то смысле.

А теперь задачка посложнее. Что подарить жене олигарха, у которой все есть? То есть абсолютно все! Не спешите, подумайте. Правильно, ей нужно подарить другого олигарха, лучше прежнего, чтобы у нее теперь было все и даже больше.

Вот еще одна задача, не из простых. Что подарить великому физику, которому ничего не нужно, и он даже от крупных денежных премий отказывается? На первый взгляд, неплохо было бы подарить ему неразрешимое уравнение, только где ж его взять – те, что были, он уже давно порешал. Можно было бы еще подарить ему международное признание, так оно у него и так есть, он от него и так будто ошпаренный шарахается. Одним словом, великому физику, которому ничего не нужно, следует подарить – что? – теплый вязаный свитер! Так у меня же есть один свитер! – скажет на это физик. А мы ему ответим: ваш свитер, уважаемый физик, давно уже весь дырявый, в нем даже мусор выносить неприлично. Возьмите этот, он все равно не новый! Физик покочевряжится немного, а потом свитер возьмет. Хоть он ему и не нужен, конечно.

В общем, в искусстве дарения подарков самое важное – не подарить человеку то, чего у него нет. Потому что, чего у нас нет, то нам и не нужно. А нужно нам только то, что у нас уже имеется, да побольше, побольше!

© Антон Фридлянд

купить бумагу и ручку, составить список покупок: бумагу купить белую, ручку купить черную, хлеб и белый, и черный, яйца десять штук, одно разбить по дороге, купить корм для собак и собаку тоже, купить кокаин в аптеке, если он там еще продается, а если не продается – купить газету с кроссвордом, важные покупки по горизонтали, прочие по диагонали, еще купить средство для мытья посуды, купить посуду, сковородки, кастрюли, ухватки для кастрюль с медвежатами и без, стиральную машину, посудомоечную, легковую, грузовую, купить мини-пекарню, домашнюю пивоварню, увлажнитель воздуха, уплотнитель пространства, удлинитель для розетки, розетки для удлинителей, розы в вазоне, воры в законе, фильм о зоне или Озона, я не понял, скачать бесплатно, смотреть неохота, лучше составлю список покупок, пойду в магазин на углу

© Антон Фридлянд

Если мне захочется вспомнить один из моментов, когда я был абсолютно счастлив и принадлежал самому себе, перед моими глазами тут же встанет ярко-красный нос непотопляемого каяка. Три доллара в час, на полдня – десятка. Как, в сущности, дешево оценивается человеческое счастье!

Прелесть управления каяком, в особенности, когда ты управляешь им в одиночку, заключается в том, что ты плывешь, куда хочешь. Действительно, куда хочешь. Когда мы в городе, как нам кажется, идем, куда хотим, все равно нам приходится сверять свою траекторию с амплитудами улиц, скверов, маршрутами других людей. А здесь, в море – абсолютная свобода действий! Круче, наверно, только высший пилотаж. Я не пробовал, но думаю, что круче.

Одним словом, если тебе, сидя в каяке, захотелось посетить один из окрестных островков – пожалуйста. Другой вопрос, что грести до островка придется, возможно, дольше, чем планировалось. А обратно – еще дольше. И высадиться на нем, может быть, не получится. Но намерение и тут же за ним следующее исполнение – это привилегия человека с веслом.

Вообще, человек с веслом, насколько я его себе представляю, привык ставить перед собой простые и понятные задачи. Так, посмотрим, что у нас на том острове. А на том? Курс на рыбацкую лодку. А теперь – на пластиковый стаканчик. А не попробовать ли добраться до Индии? Как, это не Индия? А что тогда?

Цели человек с веслом, или, другими словами, мореплаватель, может, ставит и понятные, но достигать их бывает непросто – море вносит свои коррективы. Никто, конечно, не заказывает штормы, ураганы, бунт на корабле, цингу и прочие напасти. Просто это происходит, вот и все. А ты все плывешь и плывешь – главное, чтобы хватило воды. Я, например, взял с собой полтора литра.

Мое судно, конечно, нельзя сравнить с великими эсминцами, ладьями, каравеллами и прочим плавучим великолепием. Мой каяк гораздо проще, но, следует отдать ему должное, он ни на что особо не претендует. Просто каяк и все. Но в этом куске пластика подходящего для человека размера и формы, на мой взгляд, сосредоточен весь изобретательский гений человечества. Проще некуда, дешевле некуда, лучше некуда. Лепесток из яркого пластика. Увеличенная семечка подсолнуха с сидениями посередине. Два отсека для небольшого багажа – впереди и сзади. Отсеки защищены герметичными резиновыми крышками. Эта штука не потонет, только если по ней не дать залп из всех орудий. Но и после этого она, пожалуй, всплывет. Чтобы потопить мой каяк, его придется сначала бросить на острые рифы. Или, может быть, вы сами захотите затопить свой каяк. Тогда рецепт простой: откройте оба отсека – передний и задний, и дайте им наполниться водой. Все, можно закрывать – каяк не всплывет.

Но главная радость, которую способен подарить каяк, помимо своего затопления, это, собственно, радость перемещения. Правая лопасть весла, левая лопасть. Правая, левая. Лопасти желтые, перемычка – черная, нос – красный. Раз, два. Один желтый взмах, другой.

А потом вдруг раз – останавливаешься. Словно шест акробата опускаешь весло на колени. Осматриваешься вокруг. И понимаешь, что находишься посреди моря. Пусть и не открытое море, но море, а за ним – самый настоящий океан, который ты не сможешь переплыть на каяке, будь ты хоть Хейердал или Хемингуэй, что для многих в наше просвещенное время одно и то же. И понимаешь, что висишь ты на поверхности этой необъятной и уму непостижимой воды в маленькой скорлупке из наполненного воздухом пластика. А под скорлупкой – море. А над скорлупкой – небо. И где-то вдалеке – берег. А сам ты при этом такой маленький, что даже представить себе не можешь.

Ну, а потом, конечно, раз-два, правой-левой. Желтый, красный, желтый.

© Антон Фридлянд

привет, я Бумажный Джонни!

конечно, я сделан не из бумаги, но люди прозвали меня Бумажным Джонни

знаете, почему?

потому что я люблю бумагу

я ем только с бумажных тарелок и пью только из бумажных стаканчиков

иногда я ем и бумагу

случайно

я много пишу, и каждый раз мне нужно все больше и больше бумаги

это письмо я переписывал уже 80000 раз и, думаю, этот вариант – не последний

каждое предложение я пишу с новой строки

а еще мне нравится делать большие расстояния между абзацами

вот такие

или вот такие

еще я люблю деньги, но только бумажные

а другие люди из всей бумаги любят только деньги

какие идиоты

как они могут не понимать, что весь мир сделан из бумаги

ведь бумага сделана из деревьев

а деревья растут из земли

а в землю попадает все, что когда-нибудь было на ней

в том числе, и бумага

другие люди выбрасывают бумагу

а я ее бережно сохраняю

каждый исписанный листочек

каждую обертку

каждый фантик

каждый оторванный уголок листочка

каждый троллейбусный талон

эй, вы меня слушаете?

каждый бумажный пакет

каждую страничку из записной книжки

каждый рекламный буклет

а полгода назад я попросил одного знакомого архитектора, чтобы он построил для меня бумажный дом, где я мог бы хранить всю свою бумагу

он долго думал над моей просьбой, но я дал ему бумажных денег, и он согласился

в моем бумажном доме стены были из рисовой бумаги, а полы и балки – из прессованного картона

когда строительство подходило к концу, я пошел к знакомому портному и заказал у него костюм из белоснежной бумаги

и когда дом был готов, я перенес в него всю свою бумагу

я надел свой бумажный костюм и вышел на картонную террасу

я свернул из тонкой податливой бумаги самокрутку и, чиркнув картонной спичкой, закурил

а потом я бросил окурок в окно своего дома и с тех пор меня больше не зовут Бумажным Джонни

© Антон Фридлянд

все это происходило, когда я был совсем маленьким

на окраине района, прямо между заброшенной автобусной остановкой и грязно-синей будкой, где летом продавали арбузы, висел на бетонном столбике старый почтовый ящик

в этот ящик никто не бросал писем, потому что всем было известно – почту из него уже не забирают. никто не обращал на этот ящик внимания – словно его и не было вовсе. но он-то там был!

мне было известно, что ящик этот – не такой, как все остальные. не помню, то ли я сам это понял, то ли кто-то мне рассказал. сейчас это неважно. помню только, что сам я о нем никому не рассказывал. разве что сейчас

дело в том, что если опустить в этот ящик записку со своим желанием, то желание это исполнялось ровно через три дня – ни больше, ни меньше. в это, пожалуй, сложно поверить, но если бы вы регулярно проверяли, как он работает в течение нескольких лет, вы бы сами поверили в то, что так очевидно

я старался не беспокоить ящик из-за пустяков, обращаясь к нему только с просьбами о важном. о том, что мне казалось тогда важным. и он все исполнял

когда мне было пять, я попросил у него, чтобы мне подарили собаку. спустя три дня я сам нашел щенка на улице, и родители, самостоятельно проведя дезинфекцию моей находки, разрешили оставить пса

конечно, это могло быть обычным совпадением. но, как вы увидите дальше, «совпадений» этих было слишком много, чтобы объяснить их простыми случайностями

в следующем году я попросил ящик, чтобы он сделал меня умным. спустя три дня брошенный кем-то из соседских мальчишек кусок кирпича угодил мне прямо в лоб. оправившись от сотрясения мозга, я обнаружил, что могу теперь без труда складывать в уме четырех- и пятизначные числа, а читаю теперь с такой скоростью, которой могли бы позавидовать даже мои родители. напомню, кстати, что мне тогда было шесть лет

в этом же году я попросил, чтобы ящик избавил меня от обидчиков – соседских мальчишек, которые превращали в ад любую мою прогулку по двору

спустя три дня старший из мальчишек угодил под автобус, его приятеля отдали в интернат, и шайка малолетних бандитов сама собой развалилась. да, согласен, ящик поступил весьма жестко, но я его не просил никого убивать. хотя, скажу честно, я не просил и не делать этого

в семь лет я попросил, чтобы ящик научил меня рисовать

спустя три дня я закончил свой первый рисунок – первый, на который обратили внимание окружающие. родительский знакомый, известный художник, согласился взяться за мое обучение и, хотя мы болтали во время занятий о чем угодно, я никогда не раскрывал ему тайну почтового ящика. это была моя личная тайна, только моя

мне было восемь, когда я попросил ящик сделать меня знаменитым

спустя три дня я случайно попал на обложку одного популярного журнала. мне было неизвестно, откуда взялся этот снимок, на котором паренек в школьной форме, то есть я, сидит, свесив ноги через парапет и с интересом читает журнал, который эту фотографию опубликовал. автора фото чем-то потом наградили, а у меня взяли несколько интервью – в том числе, для ТВ

в девять лет я попросил ящик на месяц освободить меня от школьных занятий

прошло три дня, и я слег с каким-то странным заболеванием, которому ни один из осматривавших меня докторов не смог дать названия. по прошествии тридцати одного дня я поправился и вприпрыжку поскакал к почтовому ящику, чтобы попросить его сделать для меня еще кое-что

не помню, о чем я просил его в последующие годы, но когда мне было двенадцать-тринадцать-четырнадцать, ящик активно помогал мне распутывать любовные романы, прежде чем я научился делать это самостоятельно

ящик помог мне успешно закончить школу и поступить в престижный университет

он помог мне начать зарабатывать деньги и сделал доступ ко многим желаниям максимально простым. он делал все, чего я требовал. и даже больше

пока не случилось несчастье. ровно год назад

пьяный водитель сбил столбик вместе с ящиком, а затем протаранил будку с арбузами. никто не пострадал. никто, кроме ящика

его увезли с места происшествия в тот же день. увезли в неизвестном направлении. и неизвестно, кто

я узнал о случившемся слишком поздно. я ничего не смог сделать. я ничего не смог

ящика больше нет, но по привычке я продолжаю записывать желания на клочках бумаги

эти листки скапливаются на краю стола – их теперь некуда девать. желания роятся вокруг, оставаясь бесплотными

другие живут без ящика – слабое утешение

я остался один. вот что действительно страшно

я остался. он – нет

лучше бы наоборот

© Антон Фридлянд

Одна из директорий ада оборудована как шикарный ночной клуб. Всех, кто туда попадает, сразу же ведут в VIP-зал с крутым музоном, бухлом и телочками. Но через стеклянную стену можно увидеть Very VIP-зал – с еще более крутой тусовкой и эксклюзивным бухлом. Приложив титанические усилия, клиент просачивается в этот VVIP-зал, но видит, что за ним находится Super VIP Lounge, и так без конца, без конца.

© Антон Фридлянд

каждый вечер я зажигаю огни в саду

я делал это каждый вечер в течение четырнадцати лет. до этого огни зажигал мой отец. еще раньше – мой дед

поэтому сад так и называется – сад огней

отец ничего не рассказывал мне о том, для чего мы это делаем, а дед – тем более. наш сад расположен в степи, поблизости никто не живет – спросить больше было не у кого

когда отец умер вслед за дедом, я все чаще стал задумываться о предназначении сада огней. в моей голове рождались все новые и новые версии, ни подтвердить, ни опровергнуть которые я, разумеется, не мог

возможно, это священный ритуал какого-то тайного ордена, в который входила моя семья, а раньше – и другие семьи? быть может, это подсвеченная колышущимися огнями посадочная полоса, предназначенная для неведомых гостей, которые рано или поздно спустятся с небес? а может быть, в расположении огней нашего сада зашифровано таинственное послание, которому суждено когда-нибудь быть прочитанным?

были у меня и другие мысли

может, это занятие, уже утерявшее свой смысл? может быть, занятие, никогда не имевшее смысла?

проверить свои догадки я мог лишь одним способом. однажды на рассвете я загасил огни и покинул сад

я шел весь день, не встретив на своем пути ни единого живого существа. только орлы кружились в бескрайнем небе, высматривая сусликов, остававшихся невидимыми для меня

поздней ночью я вышел к другому саду огней. я не спутал бы его со своим – огни там были расположены совсем по-другому

меня встретил радушный хранитель сада, накормил меня скромным, но спасительным ужином, предложил остаться в хижине на ночлег

я поблагодарил старого садовника, но сказал, что не могу здесь оставаться – я ищу тайну огненного сада. не поможет ли он мне в моих поисках?

садовник усмехнулся, потрепал длинную бороду. «я помогу тебе найти то, что ты ищешь, – ответил он. – но прежде ты сам должен мне помочь». старик попросил, чтобы я отнес письмо его брату, хранителю другого сада огней, что расположен в одном дне ходьбы отсюда

я прилег на скамейку в саду и сам не заметил, как провалился в сон. ранним утром старик вручил мне письмо, запас еды и флягу с вином. он указал мне дорогу, и я отправился в путь

поздней ночью я выбрел к саду огней. брат старика, еще более старый и сгорбленный садовник принял послание и накормил меня ужином. садовник был нем, или же хотел таковым казаться

ранним утром я вышел из сада и отправился в обратный путь

видимо, я сбился с дороги в степи, поскольку на исходе дня я пришел не к саду первого старика, а к своему собственному. огни в саду были разожжены, но утомленный дальним походом я даже не нашел в себе сил, чтобы удивиться

в этот вечер, когда я уже почти заснул, услышал стук в ограду. выйдя из хижины, я увидел на пороге сада изможденного юношу. он еле стоял на ногах, но глаза его пылали

«я ищу тайну сада огней», – произнес он. я накормил странника, угостил его вином

«мне кое-что известно о том, что ты ищешь, – сказал ему я. – но прежде, чем я тебе помогу, ты должен выполнить одну мою просьбу. отнеси письмо моему другу, старому садовнику». юноша тут же согласился, и глаза его вспыхнули еще ярче

всю ночь я трудился над письмом, а ранним утром юноша забрал свиток и отправился в путь. больше я его не видел

что же касается письма, то вы его только что прочли

© Антон Фридлянд

Я познакомился с этой женщиной в баре при отеле, куда зашел, чтобы скоротать время до поездки в аэропорт. Она мне сразу не понравилась, с первой же минуты. Было в ней что-то такое, что заставляет бояться. Хотя я совсем не трус. Или почти не трус. Не могу точно сказать, сколько лет ей было. Дамочки вроде нее в определенном возрасте консервируются и больше не стареют. Стареют лишь их глаза. Но ведь их можно спрятать за темными очками.

Она пила мартини и курила тонкую сигарету – такую длинную, что мне пришлось отстраниться от дымящейся красной точки, когда женщина подсела ближе.

– Ничего, если я скажу вам кое-что? – поинтересовалась она.
– Конечно, ничего, – вынужден был я ответить.

Моя собеседница сняла темные очки и положила их на столик перед собой. Она не смотрела на меня – куда-то мимо.

– Не подумайте, что я пытаюсь завязать знакомство, – произнесла она. – И, конечно, я не проститутка. И ничего в таком роде.
– Что вы! – уставшим голосом ответил я ей. – Вы не похожи на проститутку. Вы здесь остановились?
– А на кого я похожа? – она сделала вид, что не услышала вопрос.
– Не знаю… – я задумался. – На обеспеченную женщину, путешествующую вместе с мужем. Или без мужа… – тут я замялся. – Возможно, вы здесь по делам?
– Мои дела не так интересны, чтобы их обсуждать, – она вновь затянулась. – Впрочем, я сама начала. Скажите, у вас есть несколько минут?

Я кивнул, ожидая, что вслед за этим она попытается одолжить у меня денег или попробует завербовать меня в какую-нибудь странную секту.

– Скажу начистоту… – еще глоток мартини. – Вы мне чем-то понравились. У вас такой вид… Вы кажетесь несчастным.

Краем глаза я взглянул в настенное зеркало и отметил, что выгляжу я как обычно. В моем облике присутствовала, конечно, нотка безысходности, но не настолько явная, чтобы незнакомые люди вмешивались в мою жизнь.

– Вы находите? – сухо ответил я.

Она хлопнула меня по колену, я вздрогнул от неожиданности.

– Ладно вам! – бросила она таким тоном, словно мы были знакомы уже несколько лет, но наш роман еще не стал далеким прошлым. – Я не хотела обидеть вас. Скорее наоборот – я хочу вам помочь.

Настало время для разговора о секте, – подумал я, слегка прикрывая глаза.

– Дело в том, что я обладаю некоторыми необычными способностями, – она вновь надела очки.

Теперь я склонен был считать, что моя собеседница все-таки является проституткой.

– И что же это за талант? – поинтересовался я, старательно вынося иронию за скобки.
– Если все упростить… – она придвинулась ближе. – Скажем так, я обладаю способностью избавлять людей от ненужных воспоминаний.

Я взглянул на свою новую знакомую повнимательней.

– Думаете, я сумасшедшая? – усмехнулась она. – Да, согласна, это звучит очень странно. Но ведь мои слова легко проверить, не правда ли?
– И как же мы это проверим? – я отодвинулся от нее на пару сантиметров.
– Загляните в журнал.
– Что?
– Ваш журнал, – она провела ногтями по глянцевой обложке.

Полистав журнал, я обнаружил между страницами вырванный из блокнота листок с парой слов, написанных на нем. Это был листок из моего блокнота. И почерк был тоже мой.

«Я пишу это, чтобы проверить», – было написано на нем. Я несколько раз прочитал написанное, зачем-то взглянул через лист на свет.

– Помните, когда вы это написали? – спросила она.

Я покачал головой.

– Это было только что. Я вам предложила. Вы ведь хотели проверить.

Я по-прежнему вертел листок в руках.

– А потом вы забыли, – она улыбнулась. – Я вас заставила забыть.
– Как вы это делаете?

Она в ответ засмеялась. В ее тонких пальцах появилась новая сигарета, и я зажег спичку, чтобы дать ей подкурить.

– Я сама толком не понимаю, как это происходит, – произнесла она. – Вы ведь не отдаете себе отчет, как именно вы дышите или видите сны. Это просто происходит и все.
– Обычно это не происходит, – промямлил я. – Я имею в виду то, что вы делаете.
– Да ладно, расслабьтесь! – она снова хлопнула меня по колену.

На этот раз я не вздрогнул.

– Могу я задать вам пару вопросов? – я взглянул на часы: через пять-шесть минут мне придется уйти отсюда, чтобы успеть на рейс.

В ответ она кивнула.

– Как вы узнаете, от каких воспоминаний нужно избавлять людей?
– Никак не узнаю, – хмыкнула она. – Только если люди сами мне говорят. У вас, например, есть такая возможность.
– А ваши собственные воспоминания…

Моя собеседница жестом потребовала еще мартини.

– Со своей памятью я ничего не могу сделать, – произнесла она. – К сожалению. Ну, или к счастью. Так о чем вы собираетесь попросить?
– Попросить? Сейчас?
– А когда же? Когда мы случайно встретимся здесь же через десять лет? Вам повезло – я могу вам помочь. И ничего не требую взамен. Это просто подарок.
– Вы поможете забыть мне что угодно? – опешил я.
– Не что угодно, приятель, а только одно воспоминание. Знаешь, как в сказках – всего лишь одно желание. Но выбирать тебе!

Она очень своевременно перешла на ты – словно давая понять, что мы знакомы уже достаточно давно.

– Так о чем ты попросишь?

Я снова взглянул на часы.

– Могу я подумать минутку?
– Валяй! – она пригубила мартини.

Попросив у официанта счет за свой кофе и за ее напитки, я принялся лихорадочно перебирать в памяти свои самые отвратительные воспоминания.

Я воскресил в воображении и самые свежие провалы, и постыдные случаи из детства. Свои сексуальные неудачи и самые низкие поступки, которые были в жизни. Все то, за что мне было стыдно. Все то, что я хотел бы забыть, если бы знал, как. То, без чего мне будет гораздо легче жить – то, чего лучше бы не было.

– Интересно, и что же ты все-таки выбрал? – она лукаво разглядывала меня поверх очков.

Расплатившись с официантом, я спрятал журнал в свою сумку, поднялся из-за столика. Таксист, присевший на капот своей машины, маячил за стеклянными дверями отеля.

– Сделайте так, чтобы я забыл нашу встречу, – попросил я. – Иначе я буду сожалеть всю жизнь. Сожалеть, что не смог выбрать.
– Без проблем, – ответила она.

Ее голос звучал немного обиженно. Впрочем, может быть, мне показалось.

– Вы необыкновенны! – сообщил я на прощание, чтобы сгладить неловкость.

Она лишь кивнула в ответ. Я вышел из отеля и тут же все забыл.

© Антон Фридлянд

в этом доме вся мебель – стеклянная
вся одежда здесь – из бумаги
в этом доме все книги – из камня
здесь вся обувь – свинцовая и оловянная
все зеркала – из воды
из сухой травы – все постели
из речного песка – все двери
в этом доме все окна – из воздуха
в этом доме все лица – из снов
голоса здесь – из пустоты
все стены в доме – из света
все имена – ключи к замкам
все цветы, что есть в доме – как открытые рты
вся еда здесь – из пыли
все картины – из темноты
здесь вся музыка – из перламутровых раковин
все надежды – из мусорного ведра
все предчувствия здесь – из будущего
и все страхи здесь – из глубины
все полы, что есть в доме – потоки нефти
потолки в этом доме – реки молока
все желания, что здесь возможны – из дыма
все мечты, что живут здесь – из росы
все пути, что отсюда ведут – из навоза
все дороги, ведущие в дом – серебро
все те, кто живет в этом доме
все те, кто строил его
они никогда не узнают, кому он принадлежит
все время в доме – из ртути
вся жизнь здесь – эксперимент
хозяин вышел из дома
и, может, уже не придет

© Антон Фридлянд

мне с самого детства хотелось заниматься ничем иным, кроме как искусством, только я поначалу не понимал, каким именно

сначала я хотел стать кинорежиссером. но загвоздка в том, что режиссеру требуется немалый бюджет, несколько грузовиков техники и по меньшей мере сотня людей, готовых беспрекословно выполнять его указания. в общем, мне это не подходит: я и с двумя-то людьми справиться не в состоянии, даже если один из этих двоих – я сам

тогда я решил, что буду скульптором. однако, как выяснилось, скульптор – не скульптор без тонны глины, мрамора или из чего он там собрался ваять. кроме того, ему нужна целая куча всяких инструментов… так я понял, что и это не для меня. быть художником, вроде, немного полегче, но тоже не подарок. где-то нужно складировать измазанные краской холсты, а от царящего в мастерской запаха химикатов сбегают даже мыши

решив, что мне не быть ни скульптором, ни художником, я пока не поздно решил переквалифицироваться в фотографа. казалось бы, что может быть проще: жмешь на кнопку – и вот оно, искусство! все бы хорошо, вот только подобающая камера и набор объективов стоят как пара километров холстов, а в компьютере за пару фото-сессий скапливается столько файлов, что порнуху некуда записать. так я перестал быть фотографом, даже не начав им быть, сел и задумался

и тогда понял, что если мне и стоит кем-то быть, то никем иным, как писателем. смотрите сами: во-первых, писателю для работы ничего не нужно. то есть, совсем ничего. кое-кто наивно полагает, что для писательства необходим компьютер, пишущая машинка или на худой конец огрызок карандаша и мятая салфетка. это заблуждение. если так случится, что в голову писателя придет действительно стоящая мысль, а это происходит не так уж часто, то он, скорее всего, сумеет ее запомнить. а если по каким-то причинам не сумеет, то не беда – пройдет еще пару лет, и в его многострадальную голову пожалует другая стоящая мысль, не хуже той, забытой

кроме того, писательство объединяет в себе все лучшее, что есть в других творческих профессиях. к примеру, писатель может быть таким же вспыльчивым самодуром как кинорежиссер, и при этом ему не нужно каждое утро отправляться на съемочную площадку. более того, писатель может ходить перемазанным глиной как скульптор, никому ничего по этому поводу не объясняя. а еще писатель при желании может бухать как художник, и при этом его совершенно не парят законы перспективы, человеческая анатомия и эгоцентричные бредни арт-критиков. и, конечно, писатель может спать с самыми красивыми женщинами как фотограф, для чего писателю не нужно таскать с собой десять килограмм аппаратуры и часами выставлять свет

а теперь самое главное: писатель может с утра до вечера сидеть с отрешенным видом, разглядывая след от тапка на стене. а если кто-то вдруг все-таки посмеет спросить его, чем он сегодня, сукин сын, весь день занимался, то писатель ответит: я размышлял над романом. и решил, что не стоит его писать. и как тут писателю не поверить, ведь и вправду гораздо больше в жизни сюжетов, которые описывать не стоит, чем тех, что описания все-таки достойны

так я решил стать писателем. теперь вы знаете, почему

© Антон Фридлянд

В лифте я встретил соседку, возвращавшуюся из магазина, и она угостила меня апельсином. Когда дома я разрезал его на две части, то обнаружил внутри жетон на метро. Найти внутри апельсина жетон на метро – довольно необычно, но в последнее время я учусь ничему не удивляться.

Восприняв находку как знак, я набросил куртку и вышел из дома. Спустя четверть часа я уже бросил жетон в прорезь и спустился под землю. На эскалаторе, двигавшемся мне навстречу, я увидел знакомого, затем еще двоих. Когда я начал наблюдать за пассажирами, поднимавшимися из-под земли, то заметил, что знаю каждого из них – все они в разное время оказывались в моей жизни. Но в полупустом вагоне, в который я зашел спустя минуту, не оказалось ни одного знакомого лица. Поезд тронулся.

Я забыл дома наушники, поэтому вместо музыки слушал названия станций, оглашаемые холодным женским голосом. И тут я услышал название, которого прежде не слышал. Станции этой определенно не было на линии, в чем я вновь убедился, сверившись со схемой метрополитена на стене вагона. «Следующая станция – Апельсиновая» – сообщила женщина из динамиков.

Выйдя из вагона на станции метро Апельсиновой и выбравшись из-под земли, я осмотрелся по сторонам. Это был незнакомый город с улицами, названий которых я не знал, с домами, которых я не видел прежде и с людьми, которых я раньше никогда не встречал. Эти люди ничего не знают обо мне, а я – о них. Я остаюсь здесь жить.

© Антон Фридлянд

Два режиссера встретились в кафе, и один предложил другому камео в своем фильме. Речь в эпизоде шла также о двух режиссерах, встретившихся в кафе, где один предлагает другому микроскопическую роль. Обоим режиссерам эта зеркальность ситуации показалась забавной, но по мере того, как они обсуждали эпизод, все яснее становилось, что количество взаимных отражений сюжета стремится к бесконечности, в которой уже нельзя разобрать, какой из режиссеров снимает фильм, а какой должен сняться в камео. Тут разумно было бы предположить, что оба режиссера на самом деле являются актерами, их изображающими, а съемочным процессом руководят два других режиссера, роли которых исполняет еще пара режиссеров. Или, другими словами, режиссер, изображающий самого себя в кадре, почти неотличим от актера, играющего режиссера в эпизоде, снимаемом под руководством другого актера. Если вам кажется, что я пытаюсь вас запутать, то давайте вернемся к тому, с чего начали: два режиссера встретились в кафе, и один предложил другому камео в своем фильме.

© Антон Фридлянд

В одной строительной компании решили сделать плакат, показывающий, как правильно носить униформу. А то кто-то заправлял робу в штаны, кто-то не заправлял, а кто-то вообще заявлялся на стройплощадку без каски. Для фотосъемки выбрали Валерчика – в меру обязательного, в меру пьющего обладателя среднестатистической внешности. Ему велели побриться, затем облачили в новенькую униформу, надели на голову сверкающую каску и сфотографировали в фас и со спины.

Через пару дней плакат с портретом Валерчика в полный рост появился у входа на стройплощадку, где он работал. Так Валерчик стал местной звездой, и к нему даже прилипло прозвище «фотомодель», которое ему совсем не нравилось, поскольку попахивало чем-то женским, а то и вообще педерастическим. Поскольку он работал в крупной строительной компании, то вскоре его портрет можно было встретить почти в каждом крупном городе. Нельзя сказать, что такое тиражирование его внешности как-то отразилось на жизни Валерчика: он не стал пить больше или меньше, его зарплата не увеличилась, и внимание со стороны противоположного пола также осталось на прежнем уровне. Разве что порою незнакомые люди, встретив Валерчика в метро, начинали морщить лоб, пытаясь вспомнить, где его видели, но, так и не вспомнив, шли дальше.

Прошли десятки лет, Валерчик умер, не оставив после себя потомства, но плакат с его изображением продолжал жить. Со временем его оцифрованный образ стали использовать в кино – например, когда нужно было изобразить среднестатистического человека, заходящего в банк, прежде чем туда ворвутся грабители. Или тысячу среднестатистических людей, сидящих на стадионе. Для нужд кинематографа на основе матрицы с плаката были разработаны версии Валерчика-подростка, Валерчика-юноши, зрелого Валерчика и Валерчика-старика, а также негроидный Валерчик и Валерчик-азиат.

Спустя еще десяток лет, когда технология клонирования стала достаточно совершенной для того, чтобы воспроизводить людей, первым делом, естественно, воссоздали Валерчика. Когда ему исполнилось двадцать пять, он устроился работать на стройку. Если в твоем распоряжении вечная жизнь, нужно прожить ее с толком.

© Антон Фридлянд

Известный дизайнер одежды долгие годы выдает себя за гея, чтобы удержать позиции в мире моды. Но скандальной журналистке удается найти подтверждение его гетеросексуальности. Шантажируя дизайнера, она требует билет в первый ряд на его показ. Чтобы выполнить требование шантажистки, дизайнеру приходится лишить приглашения немолодую модницу, не пропускающую ни одного его шоу. Взбешенная модница через подставных лиц скупает всю коллекцию дизайнера и одевает в нее киевских бомжей. Модные бомжи попадают на первые полосы мировых таблоидов, а затем их приглашают дефилировать на парижской неделе моды. Уловив тренд, ведущие дизайнеры мира начинают одевать в свои коллекции бездомных, и вскоре те выглядят моднее, чем телезвезды. Поскольку модники не хотят быть похожими на бездомных, они теперь стараются выглядеть как можно менее модно. Поняв, что он натворил, гетеросексуальный дизайнер совершает каминг-аут, но это уже никого не волнует – моды больше нет.

© Антон Фридлянд

Два дервиша, седовласый и юный, разговаривали о чем-то, сидя на вершине информационного дерева. В руках у старика были четки из древних микросхем и трубка, которую он только начал раскуривать. Лучи заходящего солнца резко очерчивали его крупные скулы, глубокие морщины вокруг глаз и губы, сомкнутые в неизменной спокойной улыбке. Глаза его нельзя было разглядеть – так глубоко они были спрятаны под седыми бровями. Старик закурил, выпустив струю белесого дыма, которая устремилась к верхним ветвям дерева, причудливо огибая его листья.

– Если мы изобразим ту историю эволюции жизни, которая нам известна, – продолжил старец свою речь, – она предстанет перед нашими глазами в виде ветвистого дерева. Это дерево берет начало из одного семени, затем разрастается множеством ветвей. Одни ветви прекращают свой рост и отмирают, другие – порождают новые разветвления и продолжают жить в них. Это явное символическое сходство между древом эволюции и информационным деревом заставляет мудрецов проводить философские параллели между ними.

Юный дервиш кивал в такт словам учителя. Пятна света, пробивавшегося сквозь листья, играли на его гладко выбритой голове. Пожевывая сорванный с дерева листок, он почтительно внимал старику.

– И, как тебе известно, в вопросе о причине зарождения жизни мудрецы разделились на три ключевые ветви. Философы одной ветви утверждают, что жизнь возникла благодаря удачному стечению обстоятельств. Семя жизни, по их мнению, скомбинировалось из неорганических компонентов и, попав в плодородную почву, дало росток. Другие мудрецы утверждают, что семя жизни было синтезировано так же, как мы синтезировали семя информационного дерева. Другими словами, их философия подразумевает участие Автора, сверх-существа, синтезировавшего семя жизни и поместившего ее на нашу планету. И, наконец, третья философская ветвь учит тому, что семя жизни попало на Землю с другого дерева. Однако школа имеет несколько разветвлений. Одни мудрецы утверждают, что дерево, давшее свое семя Земле, было органическим, другие считают его деревом информационным, а третьи предполагают участие Автора в транспортировке семени. Однако ни одна из упомянутых мною ветвей не дает вразумительного ответа на вопрос о предназначении жизни. Это значит, нам остается искать эти ответы самостоятельно.

Старик протянул ученику трубку, и тот, с благодарностью приняв ее из рук учителя, сделал несколько глубоких затяжек. Седовласый дервиш продолжал свою речь.

– Для начала рассмотрим теории, предполагающие участие демиурга. Итак, некое сверхразумное существует либо заимствует где-то семя жизни и помещает его на нашу планету. Семя всходит, генетические коды трансформируются, древо жизни разрастается, и вот мы сейчас сидим на его вершине и беседуем. Если мы сравним древо жизни с информационным древом, то что мы можем сказать о том, зачем Автору понадобилось вызывать зарождение и дальнейшее развитие жизни?

Ученик на мгновенье задумался.

– Как нам известно, существует несколько теорий по этому поводу. Возможно, жизнь является посланием от Автора к Адресату. Также возможно, что она выполняет функции информационной машины вроде дерева, на котором мы сидим, и этот инструмент необходим Автору для осуществления сверхсложных расчетов и получения необходимой информации. Существует также предположение о том, что жизнь – это сообщение, отправленное Автором самому себе: нечто вроде непрестанно трансформирующейся информационной игрушки. Кроме того, некоторые мудрецы полагают, что присущая жизни, а затем и цивилизации, цикличность выполняет роль своеобразного маяка, отправляя Автору пульсирующие сигналы. Этот маяк может выполнять как навигационную функцию, так и служить для Автора напоминанием о чем-то. Из этой теории логично вытекает не противоречащая ей теория о том, что жизнь на Земле является информационным хранилищем.
– Хорошо, – кивнул старик. – Давай остановимся на понятиях «Автор» и «Адресат». Теория маяка, теория игрушки и теория хранилища информации – все они предполагают, что Автор тождествен Адресату. Теперь давай рассмотрим ветви рассуждений мудрецов, полагающих, что Автор и Адресат являются различными сущностями.

Прежде, чем заговорить, юный дервиш сорвал с дерева несколько листков и отправил их в рот.

– Одна из ветвей утверждает, что Автор является сообщением. Другими словами, автор поместил себя в пригодные для жизни условия и представляет собой собственно древо жизни. Эта теория развивается как в демиургическом направлении, предполагая сознательный исход Автора на Землю, так и в материалистическом. Обе ветви полагают, что зарождение жизни было необходимо ради самого ее существования и развития.
– Продолжай, – кивнул головой старый дервиш.
– Другая философская ветвь полагает, что Адресатом является само сообщение. Другими словами, предназначение жизни заключается в расшифровке, восприятии и последующей передачи закодированной Автором информации.
– А какая из теорий ближе лично тебе? – поинтересовался старик, вновь раскуривая трубку.

Юный дервиш задумался, но ненадолго.

– Я полагаю, – заговорил он, – что Автор просто питается информацией – как мы, срывая листки с информационного дерева.

Учитель одобрительно кивнул.

– Или поднимает с ее помощью настроение, – добавил старик.

Оба дервиша дружно рассмеялись. Старик протянул трубку ученику, и тот, сделав несколько затяжек, вернул ее учителю. Дым поднялся над раскидистой кроной дерева и рассеялся в верхних слоях атмосферы.

© Антон Фридлянд

8 сентября

Сегодня босс представил нам штатного психолога – высокую брюнетку лет сорока. Босс сказал, что она теперь постоянно будет присутствовать в офисе, чтобы улаживать разные конфликты и вообще помогать нам. Мне эта женщина сразу не понравилась. Неужели в конторе все так плохо, что нам нужен психолог на постоянной основе? Деньги им некуда девать, а я не помню, когда в отпуске был последний раз. Может, об этом поговорить с психологом? А еще у нее тонкие плотно сжатые губы, что говорит о дурном характере.

12 сентября

Босс попросил поработать на выходных. Я, конечно, ничего ему не сказал, но меня это все уже начинает доставать. Макс опять не предоставил данные для отчета, я нашел в супе куриное перо, настроение ни к черту.

13 сентября

Приходила психолог, хотела поговорить со мной лично. Я так понял, у нее это что-то вроде планового обхода. Болтали минут пятнадцать – спрашивала, что я думаю о нашей конторе, как отношусь к сотрудникам и так далее. Во время разговора я не пытался скрыть, что она мне не нравится. Кажется, она заметила. Ну и плевать.

16 сентября

Босс теперь в нашей части офиса не показывается – все указания отдает по почте, а иногда через психолога. Меня эта дамочка с каждым днем бесит все сильнее. Со вчерашнего дня она стала разносить сотрудникам таблетки – говорит, что это для концентрации внимания. Я ввел название таблеток в поисковик, ничего не нашел. Психолог сказала, что это экспериментальный препарат. Мы что у них теперь вроде подопытных мышей?

19 сентября

В связи со сложной ситуацией на рынке, босс попросил нас ближайшие несколько дней не уходить из офиса – опять через психолога. Пришли парни из хозяйственного отдела и установили в моем кабинете спальное место – обитую клеенкой койку. Можно подумать, не могли предоставить сотрудникам что-нибудь получше! Очень много работы.

25 сентября

Психолог приносит по три таблетки каждое утро – одна для повышения внимания, другая для улучшения памяти, третья забыл для чего. У меня от этих таблеток изжога и сухость во рту, а еще болят глаза. Когда я сказал об этом психологу, она ответила, что проблема не в таблетках, а во мне и захотела поговорить о моем детстве. Я отказался, сославшись на количество работы. Дел действительно невпроворот, еле разгребаюсь к полуночи и отрубаюсь на своей койке. Уже не помню, когда в последний раз был дома.

26 сентября

Босс разослал специальный приказ, в котором требует, чтобы мы в течение рабочего дня не покидали своих кабинетов. Еду теперь разносят по офису, также везде установили мини-туалеты. Если тебе зачем-то нужно покинуть кабинет, тебе дают двух провожатых. Эти парни, как я понял, подчиняются психологу – по крайней мере, она с ними часто о чем-то разговаривает.

29 сентября

Приходила психолог, принесла пижаму. Она говорит, что в офисе лучше ходить в ней, пока нашу одежду не привезут из химчистки. Я сказал, что считаю такое предписание нелепым, а она посоветовала мне успокоиться. Когда я стал возмущаться, пришли ее помощники и сделали мне укол. После укола я действительно успокоился и даже перестал переживать по поводу отчета, хотя ясно понимаю, что он висит на волоске.

1 октября

Приходила женщина из отдела закупок. Я не все понял из того, что она говорила, но без сомнения она была не в себе – еще одна свихнувшаяся на работе. Называла себя моей женой и говорила, что лекарства помогают, а значит, возможно, меня скоро выпишут. За усердную работу босс пообещал всем премию.

© Антон Фридлянд

Как вы знаете, первый инфернет-адаптер был создан индийским программистом Кришной Шриваром из Бангалора в сотрудничестве с двоюродным братом, Виджеем Шриваром из Бомбея. Изначально это громоздкое устройство использовалось для управления компьютером с помощью биотоков головного мозга. Когда эта технология была приобретена корпорацией Apple, она подверглась значительному усовершенствованию. Адаптер, который прежде занимал собой целую комнату, разработчики Apple сумели поместить в миниатюрный корпус, который теперь легко умещался в кармане. Главное отличие от первой модели заключалось в том, что теперь адаптер не обрабатывал сигналы мозга, а лишь считывал их и транслировал данные в операционный центр, который уже осуществлял их расшифровку и дальнейшую ретрансляцию.

Затем началась Первая экономическая война, и инфернет-технологии использовались преимущественно для управления боевыми роботами. Во время войны технология была похищена корпорацией Microsoft, однако и эта корпорация не сумела разглядеть подлинный потенциал инфернета. Другими словами, во время войны инфернет выполнял роль боевого инструмента, а в послевоенное время служил лишь дорогостоящей игрушкой, позволявшей, к примеру, баловаться достоверной симуляцией игры в гольф. Ситуация изменилась лишь после объединения Apple и Microsoft в корпорацию INFERNET, к которой затем присоединились еще семь крупных IT-компаний. Эти события, произошедшие на пороге Второй экономической войны, ознаменовали собой начало новой эры инфернета. Именно тогда был разработан инфернет-интерфейс примерно в том виде, в каком его увидели последующие поколения пользователей.

Первоначально базовое меню включало в себя четыре ключевые функции: Общение, Развлечения, Новости и Покупки. Позднее, по настоянию ПОЦа (Патриархата Объединенной Церкви) в меню была добавлена функция «Молитва». К тому времени адаптер был уменьшен до размера миниатюрной клипсы, а количество инфернет-пользователей превысило пятьдесят миллионов. Теперь для мгновенной связи с другими людьми или же для оперативного доступа к глобальной системе информации не требовались неудобные промежуточные аппараты вроде компьютеров – достаточно было лишь инфернет-адаптера.

Теперь каждый житель Земли, подключенный к инфернету, мог в любой момент связаться с любым из своих родственников, друзей или коллег – при условии, что тот также подключен к сети. Для просмотра фильмов, шоу и телепрограмм больше не требовались вредные для зрения мониторы – сигнал транслировался непосредственно в мозг. Естественно, это привело к революции в киноиндустрии и в шоу-бизнесе: теперь чтобы посетить концерт любимого музыканта, вам не нужно было даже вставать с места. Рекламная индустрия также пережила свое второе рождение – никогда прежде сознание потребителя не было столь доступным для рекламного воздействия.

К пятилетию со дня запуска инфернета одноименная корпорация выпустила первый адаптер в виде микрочипа. С помощью безболезненной процедуры чип помещался под кожу головы, и эта простая операция производилась бесплатно – сначала по желанию, а затем по умолчанию, когда аппараты по интеграции чипов были установлены в роддомах всех развитых стран. Доступ к базовому инфернет-меню осуществлялся бесплатно – оплата взималась только за доступ к специальным программам и, конечно же, к развлечениям. Теперь за небольшую плату любой пользователь мог улучшить свою память или определенные способности, в совершенстве овладеть иностранным языком или получить престижное образование за несколько минут.

Однако новые возможности, естественно, привели к возникновению новых проблем: стремительно появлялись инфернет-вирусы, приводившие к неприятным последствиям вплоть до потери рассудка отдельными пользователями. Кроме того, стали нормой регулярные хакерские атаки, которым подвергались как частные пользователи, так и компании, занимавшиеся инфернет-шопингом и продажей развлечений. Тогда корпорацией INFERNET был создан ГРИБ (Глобальный Ресурс Инфернет-Безопасности), тут же применивший исключительно жесткие, но довольно эффективные меры по отношению к нарушителям. Но, как вам известно, проблема инфернет-терроризма так и не была решена окончательно.

Тем не менее, именно деятельность инфернет-террористов, а точнее – одного из них, хакера по прозвищу «Троян» – привела к переосмыслению возможностей, которые открывает пользователю инфернет. Итак, как вы знаете, двадцатилетний хакер Ян Троицкий из Красноярска, более известный как Троян, стал первым человеком, который переселился в инфернет, отказавшись от физического аспекта своей личности. Поначалу отказ от тел в пользу существования в инфернете являлся исключительно выбором маргиналов. Однако, когда количество инфернет-пользователей превысило 80% населения Земли, а масштабные экологические изменения были признаны необратимыми, вопрос переселения в инфернет приобрел исключительную актуальность.

Глобальное переселение, которое позже назовут Великим Исходом, осуществлялось в течение примерно десяти последующих лет. Поскольку для существования в инфернете не требовалось поддерживать жизнедеятельность оставленных тел, а возвращение в тело было технически невозможным, покинутые тела подвергались захоронению или уничтожению. Спустя некоторое время на Земле осталось лишь несколько небольших колоний неподключившихся, однако они не представляли никакой угрозы для инфернет-сообщества, поскольку инфернет к тому времени был надежно защищен от внешнего воздействия.

Первые годы пребывания человечества в инфернете были названы началом новой эры всеобщего счастья. Однако со временем человечество столкнулось с проблемой более серьезной, чем сетевые вирусы и атаки хакеров. Речь, конечно же, идет о глобальном дефиците информации. Дело в том, что все жители инфернета располагали теперь неограниченным запасом времени, тогда как количество развлекательной и любой другой информации оказалось ограниченным. В виду того, что в отсутствии коммерческого стимула новый развлекательный продукт больше не производился, а ресурс обмена воспоминаниями также оказался быстро исчерпан, человечество столкнулось с проблемой под названием Вечная Скука. Естественно, отдельные жители продолжали производить информацию, однако в большинстве случаев эта информация в лучшем случае была интересна только им одним, а чаще и им не интересна. Талантливые производители информации, которых среди жителей инфернета было ничтожно мало, подвергались настолько усиленному вниманию со стороны других пользователей, что это зачастую приводило к перегрузкам личности и смертельным сбоям. Естественно, этот фактор принуждал талантливых пользователей скрывать произведенную ими информацию от окружающих.

Информационный кризис усиливался. Некоторое облегчение жителям инфернета принесло наблюдение за жизнью неподключившихся, однако человеческие колонии за пределами инфернета стремительно вымирали из-за болезней, вызванных ухудшением экологии. Когда на Земле не осталось ни одного человека, живущего вне инфернета, человечество столкнулось лицом к лицу с проблемой, решить которую можно было лишь одним путем.

В результате первого ПИРа (Повсеместного Инфернет-Референдума) было принято эпохальное решение: день за днем и год за годом воспроизвести историю человечества с момента возникновения вида прямоходящих. Именно этим жители инфернета с интересом занимались последующие несколько тысяч лет. Однако, когда воссозданная история подошла к моменту изобретения инфернета, а затем и к моменту Великого Исхода, человечество оказалось в том положении, в котором неминуемо оказывается Творец, когда процесс творения закончен. Из циклической ловушки существовало только два пути: либо создать инфернет 2.0 и совершить повторный Великий Исход, а затем повторить все сначала, либо попросту отключить систему. Как вы знаете, последний ПИР привел человечество к единственному правильному решению.

© Антон Фридлянд

О действительно важных вещах получается думать довольно редко. Гораздо чаще размышляешь о всякой ерунде – типа, куда пойти на обед, какой фильм посмотреть или что прикупить. Чтобы подумать о том, что и вправду заслуживает, чтоб о нем размышляли, нужно особое время. И место тоже особое.

Сейчас, например, я сижу на пляже неподалеку от индийского поселка Арамболь, и времени у меня столько, что я переварить не в состоянии. Волны катятся, как им и положено, рыбаки возвращаются с утреннего лова, дельфины кувыркаются так близко, что можно бросить им мячик, пляжный пес, которому я дал имя Петя, за несколько секунд умудряется вырыть в песке яму, размерами превосходящую его самого. Такие вот довольно скромные наблюдения, даже не пытающиеся передать ошеломляющую красоту того места, где я сейчас нахожусь.

И вот сижу я и думаю: а для чего это все? Зачем этот невообразимый океан, эти пальмы, буйными своими шевелюрами устремившиеся в небо, эти беспечные бездомные собаки, столь грациозные в силу своей худобы, пенные облака, что разметались по небу – да, для чего это все?

И слышу ответ. И слова эти произносит знакомый голос, что звучит порою на самом дне головы. Вся эта красота, говорит он мне, для того, чтоб ты, дурень, мог ее увидеть. А увидев, чтобы навсегда запомнил. А запомнив, чтоб понял: красотою этой владеть невозможно, а вот наслаждаться – пожалуйста, только смотри не объешься.

И ведь правду, должно быть, говорит мне сейчас этот голос. Человек – это все же, наверно, сначала глаза, а не рот.

© Антон Фридлянд

где-то далеко через океан идет судно

в трюме оно везет три десятка машин

на полу одной из машин – пустая банка от пива

внутри этой банки лежит алюминиевое кольцо

волны качают судно, а вместе с ним и машину, кольцо тарахтит внутри банки – я не могу уснуть

© Антон Фридлянд

один мой знакомый, когда идет по городу и вдруг видит объявление «купим волосы дорого», он с этого момента не может думать ни о чем другом, только об этих чертовых волосах. о людях, которые их сдают, о людях, которые их покупают и о том, что потом с этими волосами происходит. день насмарку, короче

а еще у меня есть знакомый, который любит гулять с собакой, только собаки у него нет. по воскресеньям он идет в парк, находит там подходящую бездомную собаку и гуляет с ней до тех пор, пока она его не укусит

еще у меня есть такой знакомый, который когда смотрит на людей, он одних хочет обнять, а другим дать по морде. а таких людей, которые бы не вызывали у него никаких эмоций, попросту не существует. представляете, каково ему, этому знакомому?

так, что еще? а еще у меня есть такой знакомый, который со всеми знаком. а даже если он с кем-то не знаком, то он всегда может сделать такое лицо, на которое каждый, взглянув, подумает: знакомое лицо

а еще один мой знакомый всегда носит с собой пару дуэльных пистолетов. он все ждет, что кто-нибудь толкнет его в маршрутке или нахамит на улице, и тогда он тут же вызовет обидчика на дуэль. только никто моего знакомого не обижает, потому что он потерял футляр от своих пистолетов и вынужден носить их просто в руках

еще один мой знакомый очень не любил толстяков. и чтобы безнаказанно бить их, он даже записался на сумо. но для того чтобы добиться успеха в этом виде борьбы, ему пришлось набрать центнер лишнего веса. так мой знакомый сам стал толстяком и начал после этого себя ненавидеть

у меня еще много разных знакомых, но про остальных я, пожалуй, расскажу в следующий раз

© Антон Фридлянд

жил-был один молодой гениальный художник. писал он по сто полотен в год, и все гениальные. и так продолжалось до двадцати пяти лет

а когда художнику исполнилось двадцать пять, пришел к нему ангел с огненным мечом и говорит: «такие дела, художник: это потому ты весь такой жутко талантливый, что у тебя в мозгу опухоль размером с грецкий орех, и она там на какие-то творческие точки очень удачно нажимала, но сегодня тебе из-за нее придет конец» а художник тогда у ангела спрашивает: «а иначе никак нельзя?»

ангел ему отвечает: «вообще-то есть еще один вариант: давай так – будешь ты никакой не художник, а, к примеру, расклейщик афиш, и доживешь до восьмидесяти шести лет в добром здравии, в умеренном слабоумии и в окружении внуков» подумал художник, подумал, и говорит: «нет, так не пойдет. должен же быть какой-то третий путь?»

тогда ангел художнику отвечает: «ну, есть третий путь – как же без него! можем так устроить, будто тебя никогда не было» художник спрашивает: «а картины останутся?» ангел только головой покачал, но художнику что делать-то – взял да и согласился

и тогда сразу стало так, что никогда этого художника не было – никто его не рожал, никто не зачинал и вообще никто о нем не думал, потому что не было его и быть не могло. а вот насчет картин ангел-то его обманул – картины остались. правда, без подписи – мол, неизвестный художник

© Антон Фридлянд

За соседним столиком сидит мужчина средних лет и читает газету. В газете написано следующее: «Вот ты сейчас сидишь и читаешь газету, а где-то реки вышли из берегов, не взошли озимые, биржи лихорадит, бушуют эпидемии, террористы замыслили недоброе и непременно исполнят, оборотни в погонах лютуют, ученые предсказали конец света, крестьяне поймали неведомого зверя и съели его с жареным луком, политики уже не знают, о чем врать, цены на сорго выросли, мировые запасы гуано на исходе, а ты все сидишь и сидишь – сделай же что-нибудь!»

И вот мужчина с исполненным решимости лицом прерывает чтение, поднимается во весь свой рост и устремляется к стойке бара, чтобы заказать двойной капучино с карамельным топингом и еще, может, булочку с изюмом.

© Антон Фридлянд

Непальский горный курорт Нагаркот, два километра над уровнем моря. Никакого моря, только горы. Присел на уступ одной из них. Внизу – зеленые холмы, вслед за долиной горы повыше, за ними предстает Гималайский хребет, между двумя вершинами проблескивает снегами Эверест. Никаких следов человека, кроме пакета из черного пластика, что шуршит неподалеку, зацепившись за траву.

– Ты уйдешь, а я останусь, – складывается шорох в слова.

– Я вернусь, а тебя здесь не будет, – тоже шепотом отвечаю я.

– Ты уйдешь, а я буду здесь снова, – слышу я в ответ.

© Антон Фридлянд

Один мужик очень хотел узнать, как устроен мир. В общем, стал он с этим ко всем докапываться.

Пошел сначала мужик в церковь. Там ему говорят:

– Запомни, мужик, мир плоский – вроде блина на Масленицу. И держат этот блин на своих спинах три слона: Вера, Надежда и Любовь.

Ересь какая-то – подумал мужик и пошел дальше. И встретил по пути растамана. Растаман мужика выслушал и говорит:

– Мир – это как косяк. Пока ты его куришь, он существует. А как только ты его передал по кругу, то его вроде как нет.

Покачал мужик головой и дальше пошел. А навстречу ему идет биржевой брокер. Он мужика тоже выслушал и говорит ему:

– Мир, мужик – это ноли и единицы. У кого нолей много, тому мир и принадлежит. Но таких, мужик, единицы.

Пожал мужик плечами и дальше отправился. И тут видит он буддистского монаха – с бритой головой и в оранжевых тряпках. А монах его спрашивает:

– Это ты тут ко всем докапываешься на предмет того, как мир устроен?
– Ну, я, – отвечает мужик и ждет, что дальше будет.

А монах ему говорит:

– Ты достал всех уже. Сюда смотри!

И показал мужику, как устроен мир. И оказалось, все, что мужику раньше говорили – все правда: увидел он и трех слонов, и косяк бесконечный, и единицы с нолями, и даже учительницу свою первую, ныне покойную, Алевтину Филипповну, хотя о ней речь вроде бы и не шла.

А Алевтина Филипповна ему говорит:

– Нельзя тебе на мироустройство смотреть – мал еще.

Тут мужик упал, ударился головой, а когда очнулся, смотрит – а он совсем маленький. Хотел он людям рассказать, как мир-то устроен, а не получается – получается только слюни пускать, агукать и пальцы в рот совать. Плюнул тогда мужик – мол, потом расскажу.

А потом мужик вырос и все-все позабыл. И снова стал докапываться ко всем: как, мол, мир устроен? Только в этот раз его никто слушать не стал. Ну и правильно.

© Антон Фридлянд

Одно тайное общество было настолько тайным, что туда перестали принимать новых членов, и оно зачахло. А другое тайное общество было таким тайным, что его часто путали с еще одним тайным обществом, еще более тайным. Так вот, это менее тайное общество обвинили в мировом заговоре, и ему пришлось стать значительно более тайным. Но это не понравилось членам одного совсем тайного общества, и они стали распространять слухи, что то, другое тайное общество вовсе никакое не тайное, а что-то вроде клуба любителей авторской песни. Эти слухи они распространяли тайно, но, тем не менее, они дошли до верховного магистра одного совсем уж тайного общества. Помимо того, что этот магистр возглавлял свое очень тайное общество, он еще попутно состоял в исключительно тайном обществе, куда допускались только верховные магистры самых тайных обществ, правда, с женами и детьми. А внутри этого сверхтайного общества само собой организовалось общество еще более тайное, но общество это настолько тайное, что даже думать о нем нельзя, не то что говорить. Посему я торжественно умолкаю и растворяюсь в ночном воздухе подобно иссякающей галлюцинации.

© Антон Фридлянд

Бывают же такие дни, когда и зубы не болят, и ботинки не жмут, и комары не кусают, и все тебя любят, и никому ты не должен, и куча свободного времени, и есть чем заняться, и жизнь полна событий и, кажется, смысла, и солнце греет, но не жарит, и ветерок обвевает лицо, а не сбивает с ног, и пишешь легко, и читаешь много, и в кино идет фильм любимого режиссера, и нет особых забот, и квитанции все оплачены, и дети смеются, но не над ухом, а где-то вдалеке, и голуби прохаживаются по аллеям, но не гадят, а если и гадят, то только на макушки памятников, и памятники все хорошим людям, и улицы названы в честь любимых писателей, и машин нет, и пешеходов немного, и все они улыбчивые и неназойливые, и завтра на работу не нужно, и вообще не нужно, а в чем же подвох, интересно – а Бог его знает.

© Антон Фридлянд

как известно, люди бывают двух видов – простые и сложные. простым людям живется просто, а сложным – сложно, соответственно. но это не значит, что с простыми людьми легко, а со сложными – сложно. сложно и с теми, и с другими, но со сложными посложнее, конечно

к примеру, не пустили сложного человека в клуб, потому что он, например, в спортивной обуви пришел. сложному человеку взять бы и пойти в другое место, так нет, он будет два часа объяснять охраннику, что это не спортивная обувь, а специальная клубная, испортит настроение всем, кто с ним пришел, а потом, когда домой вернется, будет до утра вопить о случившемся во всех своих блогах и микроблогах

а простой человек, которого в кроссовках в клуб не пустили, пойдет с друзьями в паб, выжрет там все пиво, а после вернется к клубу и напишет мочой на его фасаде «гламур сосет», затем придет домой и заснет сном праведника, поскольку будет чувствовать, что день прожит не зря

или, например, наступили сложному человеку на ногу на углу Прорезной и Пушкинской. ну, наступили и наступили, иди себе дальше, но нет, вместо этого уязвленный в свое сложное сердце человек обзвонит всех друзей, повторяя, что больше он в этой стране жить не может, и куда вообще все катится, а когда деньги на телефоне закончатся, пойдет к юристу и к личностному тренеру, чтобы выяснить на будущее, как себя в подобных случаях вести

а простой человек… так это ж он сложному на ногу и наступил – смотри, куда лезешь!

или, к примеру, сложный человек позвонил своей девушке, а она трубку не взяла и не перезвонила. ну, не перезвонила – занята, может. сложному человеку подождать бы часок и снова перезвонить, но нет, не таков сложный человек. он отправит своей девушке двадцать тысяч SMS, взломает ее почтовый ящик, выведет ее на чистую воду в трех взаимоисключающих версиях и наконец сожжет все ее фото, симулировав предварительно самоубийство

а простой человек… а что простой человек? он уже другой девушке позвонил, уже успел с ней встретиться, расстаться и едет к третьей. потому что простым быть просто, а сложным – сложно. все ведь, кажется, очень просто – почему только сложные люди этого не понимают? впрочем, и простые не понимают, просто они так живут

а та девушка, что на звонок не ответила, уже успела бросить сложного человека, потому что надоели ей все эти сложности, и ушла к простому, а потом и простой ей надоел – слишком уж он простой, и тогда она опять к сложному ушла, но только уже к другому. и так далее

и ведь, в принципе, не так уж важно – простые люди вокруг или сложные. потому что со всеми с ними сложно, но интересно. но с некоторыми сука уж слишком сложно – так, что даже уже не интересно становится

© Антон Фридлянд

День начинается как обычно. Кошелек будит тебя, чтобы ты зарабатывал деньги. Ты поливаешь денежное дерево, потом выдавливаешь денежную пасту на денежную щетку и чистишь уплаченные стоматологу деньги. Затем надеваешь свежевыглаженные деньги, садишься в деньгомобиль и едешь зарабатывать деньги.

Сидя в офисе, звонишь по деньгофону, проверяешь счета, отправляешь денежные письма – короче, занимаешься своими обычными деньгами. В обед съедаешь бизнес-ланч, выпиваешь стаканчик кэша и возвращаешься в офис, к деньгам. После обеда зарабатываешь деньги и так до самого вечера.

После работы идешь в деньгобар, чтобы встретиться с деньгами. За столиком говорят о деньгах: кто сколько успел заработать, кто сколько сумел потратить. Вокруг много красивых денюжек. Всем весело – деньги уже ударили в голову. Денюжку за соседним столиком тошнит деньгами. Банкомат приносит счет, ты расплачиваешься и едешь домой.

Дома ты подогреваешь вчерашние деньги, смотришь по деньговизору репортаж о подготовке к чемпионату Деньги-2012, потом много рекламы денег, затем экономические новости и снова реклама. Укрывшись деньгами, ты засыпаешь. Тебе будут сниться деньги, и ты знаешь, что это сон в руку.

© Антон Фридлянд

Сложно поверить, что у человека внутри скелет. Может, кому-нибудь с медицинским образованием это легко вообразить, а мне сложно. Даже когда во мне при особо резких движениях что-то похрустывает, все равно не могу до конца поверить, что состою из костей.

Да если бы только из костей! Там внутри, если верить ученым, еще куча всякого добра: сердце там, легкие, печень, почки – короче, целый набор из мясного ряда. А, еще кишок метров сто – может, меньше, не знаю. И крови три ведра. Как со всем этим жить, спрашивается?

Ну, положим, в кровь еще можно поверить. Порезался – вот она кровь. Но то, что под твоим лицом находится веселый Роджер – это вообразить сложнее. Может, оттого и случился всплеск моды на всякие черепушки, что люди пытаются смириться со своими скелетами. Может, у кого-то и получается, а у меня нет.

Мне, например, проще думать, что я состою из однородной массы вроде плотной резины. И не надо лезть ко мне с рентгеном и скальпелем, чтобы убедить меня, будто это не так. У всех скелет, а у меня – нет.

И вообще я по приколу свой якобы скелет продам медицинскому институту. Придет время, они меня вскроют, посмотрят – а никакого скелета там нет, только много маленьких пластиковых шариков, какими мягкие игрушки набивают. Опа, скелета нету, а денежки-то я уже потратил!

© Антон Фридлянд

утром идешь в школу, а когда возвращаешься домой, тебе уже двадцать три, потом обедаешь со своими детьми, после обеда меняешь работу на более спокойную, вечером отмечаешь юбилей в окружении внуков, перед сном смотришь телевизор, пытаешься вывести седину, потом засыпаешь

вот еще один день прошел

© Антон Фридлянд

– Я думаю, наши воспоминания – это что-то вроде удочки, которой мы выдергиваем души из забвения. Озеро кишит душами, и вот ты забрасываешь наживку, а они налетают на нее, отталкивая друг друга, пока одна не вцепится в твое воспоминание зубами, чтобы на короткое мгновение вынырнуть из небытия, а затем снова погрузиться обратно. А ты что думаешь, Пашка?

Так говорил старый рыбак Филипп Демьянович, плавно продвигая резиновую лодку сквозь заросли камыша. Утро только выплывало из-за леса, разрывая туман на клочки, скользящие по замутненной линзе озера.

– Кы, – в свойственной ему манере отвечал сельский дурачок Пашка, а затем, чтобы подкрепить собственное умозаключение, опрокинул в озеро банку с опарышами.

Вода у лодки забурлила, мелькнул скользкий клубок рыбьих спин, а после все стихло. Рыбаки, замолчав, плыли дальше.

© Антон Фридлянд

Если какой писатель возьмется живописать славный Киев, он станет соловьем голосить о склонах Днепра, о куполах Лавры и о старых закоулках центра. И никому в голову не придет воспевать всеми ветрами продуваемый Харьковский, Бог знает куда заброшенную Борщаговку и, конечно, мой родной Лесной массив.

О Лесной! Кто воздаст хвалу твоим прямым улицам, образующим равновеликие жилые квадраты? Кто сумеет прочувствовать лаконичность планировки твоих кварталов? В центре гастроном, школа и детский сад, а по бокам – шеренги панельных домов… Кто отважится углубиться в окаймляющие тебя густые леса, где прежде водились конокрады, бандиты и наркоманы, а теперь и вовсе неизвестно, кто водится? Кому дано искренне восхититься нехитрыми граффити, чей узор украшает стены гаражей, что возле голубятни? Кто сумеет прочитать тайнопись автобусных маршрутов, начинающихся у станции метро Лесная и продолжающихся улицами Жукова, Шолом-Алейхема и Милютенко? Кому под силу разгадать иероглифы собачьих тропок, что берут начало на пустыре и тянутся до самого ЖЭКа?

Где истоки легенд твоих, о Лесной? В выложенных осколками плитки цифрах «1975» на крыльце бакалейного магазина? В выщербленных стенах старой школы, не знавшей ремонта с поры моего первого поцелуя на ее крыльце? А может, в рассказах о мальчике, который ушел в лес и не вернулся или о старой ведьме, что жила во втором подъезде дома под номером 39А? Дай ответ мне, Лесной! Не дает ответа…

Лет пятнадцать, как я покинул тебя, перебравшись в центр. Но незримая связь между нами натянута тетивой. Я все возвращаюсь к тебе, мой Лесной, чтобы навестить родителей, увидеться с сильно повзрослевшими одноклассниками, погулять с собакой среди сосен твоих. Я сказал бы, что скучаю по тебе, Лесной, но это было бы ложью. Ведь ты и сам знаешь, Лесной, как непросто тебя любить.

Легко разглядеть поэзию в цветущих киевских скверах, романтикой наполнен каждый изгиб старинного спуска на Подол, древние соборы величием своим поражают как поэтов, так и физиков, и менеджеров по продажам, прибывших в Киев великий издалека, чтоб вкусить наваристого борща с пампушками и знаменитой котлеты на куриной кости. Легко восхищаться прекрасным, а ты попробуй разглядеть поэзию Лесного! Вот попробуй, попробуй, как это пробую я!

И вот я стою посреди родного массива – справа трансформаторная будка, слева щит с социальной рекламой, передо мною панельный дом в девять этажей, за ним другой, в шестнадцать. И написано на будке краской из баллончика: «БАРЯ – ЛОХ!». И украшен подъезд пыльно-серого дома распечаткой с фамилиями коммунальных должников. И вьется над всем этим дым из широкой трубы, что высится на краю района. И силюсь я разглядеть поэзию твою, мой Лесной, до боли в висках, до дрожи в коленях, до отчаянья в сердце. И ничего, ничего у меня не выходит…

Прости, Лесной! Я всегда с тобой.

© Антон Фридлянд

неясный голос диктует текст, в его звучание вплетаются разные шумы: слышно, как стучат железные колеса метро, как копошатся мыши в своих норах, как растекаются под землей корни деревьев, как в их кронах источают сигналы цикады, как трепещется ветер, зацепившись за шпиль на башне, как птичьи крылья нащупывают потоки воздуха, как пилоты бормочут что-то в очерченном восходом самолете, как облака касаются друг друга мягкими боками, как над всем этим катятся волны воздушного океана, и странный голос звучит все тише и тише, пока текст не превращается в плотную шеренгу твердых знаков, и они сливаются в растекающейся вокруг тишине, в которой тонет все, что успел услышать

© Антон Фридлянд

научившись писать, люди стали догадываться: Бог скрывается в тексте

иудеи решили, что Бог – это текст

мусульмане решили, что Бог – это автор текста

христиане решили, что Бог – и автор, и текст

индуисты решили, что каждая буква – Бог

буддисты решили, что Бог – пробелы между буквами

а на самом деле – все иначе: Бог читает текст

© Антон Фридлянд

мой разносчик пиццы умер, и мне пришлось выйти из дома. сколько времени я не был снаружи – пять? десять лет? во всяком случае, город за это время сильно изменился

во-первых, стало очень много людей – они повсюду: на улицах, во дворах, на перекрестках и в подземных переходах, ставших теперь торговыми центрами. люди повсюду, и почти все они разговаривают сами с собой, некоторые даже размахивают при этом руками. многие из прохожих раздают друг другу цветные бумажки. я думал, это религиозная пропаганда, но оказалось – рекламные листовки

машин на улицах еще больше, чем людей. теперь они не умещаются на проезжей части – ими в несколько рядов заставлены все тротуары. пешеходам приходится перелазить через машины, пролазить между машинами и карабкаться по стенам домов, хватаясь за флагштоки, банкоматы и рекламные вывески. у стариков, детей и инвалидов не получается перелазить через машины – они пролазят под машинами, и иногда, довольно часто, машины их давят. тогда водителю выписывают штраф, а труп скармливают бомжам, чтобы тела не мешали автомобильному движению по тротуарам

самые богатые автомобилисты борются с дорожными заторами, покупая очень большие машины на высоких колесах – на таких машинах можно ездить по крышам обычных автомобилей. самая большая машина – мне посчастливилось ее увидеть – у нашего градоначальника: она такая огромная, что на ней можно переезжать через большие машины

на фасадах банков и офисных центров вывешены барельефы из золотистого пластика, на которых изображены старинные дома и соборы – их пришлось снести, чтобы построить новые билдинги. если старый дом по каким-то причинам нельзя снести, его заключают в стеклянный саркофаг, а уже сверху строят торговый центр или многоэтажную парковку. внутрь саркофагов никого не пускают, чтобы сохранить культурное наследие города – так было написано на табличке

теперь повсюду в городе очень много телевизоров – некоторые из них размером с девятиэтажный дом. на их экранах показывают рекламные ролики, в конце каждого из которых предлагается отправить SMS – чтобы помочь больному лейкемией ребенку, купить легальные наркотики или увеличить член. некоторые экраны периодически выходят из строя – тогда они начинают показывать порнофильмы с участием известных политиков или балет «Лебединое озеро»

купив продукты, я отправился домой. у входа в подъезд какой-то зазывала вручил мне рекламную листовку пиццерии, и теперь у меня больше нет причин выходить наружу

© Антон Фридлянд

один музыкант записал слова своей новой песни на салфетке и оставил ее на стойке бара. бармен подобрал салфетку, и спустя несколько лет музыкант стал очень известен, а песня с салфетки превратилась в хит всех времен и народов. тогда бармен продал салфетку на аукционе и на вырученные деньги открыл собственный фешенебельный бар

а в это время в другой реальности произошло то же самое, с той лишь разницей, что музыкант хоть и прославился на весь мир, песню с салфетки он так и не записал. тогда после смерти музыканта бармен продал салфетку за еще большие деньги как неизвестный шедевр, и эту песню вместе исполнили U2 и Джастин Тимберлейк на концерте, посвященном борьбе со СПИДом

в еще одной реальности бармен высморкался в салфетку, забытую музыкантом и затем выбросил ее в мусорный бак. спустя несколько лет он осознал свою ошибку и повесился в однокомнатной квартире с видом на автовокзал

есть еще реальность, в которой музыкант не прославился. зато прославился бармен – текст, написанный на салфетке, вдохновил его на то, чтобы бросить бар и стать порно-актером, и он достиг в этом деле подлинных высот, тогда как музыкант спился и умер в безвестности, на чердаке с видом на завод по сжиганию мусора

а еще в одной реальности музыкант хоть и прославился, но ничего не писал на салфетке в том баре. он записал песню на животе своей музы – у него оказался черный фломастер в кармане. а муза спустя несколько лет отсудила у музыканта его особняк и половину автопарка, правда, текст песни тут совершенно ни при чем. что касается нашего бармена, то он в тот день уехал с друзьями за город, и его подменял другой бармен, о котором известно лишь то, что он латентный гей

и, конечно же, существует реальность, в которой музыкант не стал известным, не писал ничего на салфетке и в бар не заходил. эта реальность мне знакома лучше других. бар закрыт, я пошел домой

© Антон Фридлянд

Один милиционер каждый день требовал новую дубинку – такой уж он был чистоплотный.

© Антон Фридлянд

что человеку нужно для счастья? – чтобы его не трогали

но если его не трогать и не тормошить, человек, естественно, ничего делать не будет

и посему будет счастлив

есть, конечно, и люди сами по себе деятельные, но вся эта их показная деятельность, по-моему, исключительно от безысходности

когда человек ничего не делает, это краткие мгновенья, когда он может быть самим собой. не преданным сотрудником, примерным семьянином и душой компании, а просто самим собой

вот он какой человек на самом деле, посмотрите на него – вон он в углу на диване лежит. и не трогайте его, пусть лежит

а еще в большей мере человек становится собой не тогда, когда он просто лежит на диване, а когда он вдобавок еще и спит

хотите получить абсолютно счастливого человека – так, в порядке эксперимента? – тогда сделайте, чтобы никто над ним не нависал

пусть спит, сколько хочет и где хочет, пусть ест, когда пожелает и то, что пожелает, пусть обязательств у него никаких не будет, а будет вместо этого свободного времени целая куча

поначалу такой человек будет действительно чувствовать себя абсолютно счастливым. а потом он почту проверить отпросится, друзьям-родственникам позвонить

друзья-родственники обрадуются, что счастливый человек жив-здоров и нагрузят его тут же разными обязанностями. только он и рад будет их исполнять – опять лишь первое время

а потом все эти дела и обязанности обволокут его густым непроницаемым коконом – таким, что не вырваться. и подумает счастливый в прошлом человек: какой же я все-таки дурак, что ко всему этому вернулся!

но все, «счастливчик» ты наш, второго шанса не будет! тебе предлагали, а ты все профукал. а теперь тебе нельзя – у тебя работа, семья, дети и так далее. так что сиди в офисе, лежи дома, выполняй обязанности

а то, что настоящее, абсолютное счастье вместе с молодостью уходит – это чепуха. просто молодость уходит, а вместо нее приходят обязанности. и человек, как правило, ничего с этим сделать не может, то есть не пытается

человек счастливым быть не обязан. но если захочет, то пожалуйста

© Антон Фридлянд

однажды в государстве Чжан Го объявили войну воробьям за то, что те уничтожали посевы

сначала крестьяне отравили свои поля, но воробьи стали питаться плодами и ягодами, растущими на деревьях, и птиц становилось все больше, а над полями поднялось страшное зловоние

но вырубить деревья жители Чжан Го не могли, ведь тогда во всей стране не осталось бы тени, и они решили бить воробьев из рогаток, которыми вооружились все – и дети, и взрослые, и старики, но воробьи стали летать выше, и из этой затеи тоже ничего не вышло

тогда крестьяне сделали специальные колотушки и стали трещать ими, не позволяя воробьям садиться на землю, но воробьи привыкли и к этому звуку и продолжали воровать еду у жителей страны Чжан Го

крестьянам ничего не оставалось, кроме как купить множество охотничьих соколов и выпустить их на волю, но соколы не стали охотиться на воробьев, а вместо этого стали тоже красть еду у людей, и местные жители стали жить еще хуже

тогда жители страны Чжан Го смастерили множество воздушных змеев и воткнули в каждый из них по несколько ножей, но это средство не причинило воробьям вреда, зато поранило сотни крестьянских детей

крестьяне опробовали десятки других способов истребления воробьев: клетки, силки, сети, сачки, отравленную приманку и многое другое, но ни один из этих способов не позволил одержать победу в сражении с птицами

и когда завершался десятый год сражения с воробьями, жителям страны Чжан Го пришлось признать поражение: император и верховный главнокомандующий вышли на главную площадь столицы и сложили с себя все полномочия, бросив свои ордена, почетные знаки и символы власти в самую гущу воробьиной стаи

так государство сдалось воробьям, и война, унесшая множество жизней с обеих сторон была прекращена

но никто не зовет теперь эту страну «Чжан Го» – все называют ее страной воробьев

© Антон Фридлянд

я очень скучный человек

скучный до безумия

возможно, самый скучный человек на свете

когда надо мной пролетают птицы, они от скуки начинают врезаться в стены домов

когда подо мной проезжает поезд метро, все его пассажиры засыпают. но никто не шарит у них во сне по карманам, потому что все карманники тоже спят

если я вдруг приду к кому-нибудь в гости, там становится так скучно, что все присутствующие тут же напиваются до беспамятства и ползут в сторону двери. и больше в этот дом никто не ходит – хоть двери заколачивай

я такой скучный, что у меня в квартире даже тараканов нет – все они подохли от тоски

я говорил вам, что я скучный? так вот, я очень скучный. по сравнению со мной даже изучение мертвых языков – все равно что веселый водевиль

один раз я встретился с человеком, который утверждал, что он – самый скучный. якобы, всюду, где он появлялся, от скуки сворачивалось молоко, кактусы втягивали иголки, а дети начинали проситься в школу. так вот, едва он меня увидел, ему стало так скучно, что он тут же начал громко отрывисто икать, потом упал на спину, а потом вскочил и убежал. и кто после этого самый скучный человек на Земле?

мало того, что я исключительно скучная личность, так я еще и удивительно скучно выгляжу. моя одежда непримечательна, она такого же покроя как у всех, но только очень скучных цветов. цвет мокрого деревянного забора. цвет лежалого на солнце снега. цвет просроченных квитанций. цвет увядших белых тюльпанов. цвет поддельного перламутра. видите, даже в скуке есть своя поэзия, просто ее нужно разглядеть

я самый скучный человек на свете – я вам уже говорил? да, говорил, я знаю

я такой скучный, что даже самая монотонная и утомительная работа по сравнению со мной покажется психоделическим карнавалом. я скучный настолько, что скучнее меня только телевидение, инструкции к бытовой технике и надписи на пачках сигарет

хей-хоп! вот он я – самый скучный человек на Земле! бойтесь меня, бегите от меня, прячьтесь, пока я не пришел! а когда вы умрете со скуки, вы узнаете, что ад – это я. и все же, черт возьми, почему мне все время так весело?

© Антон Фридлянд

если взять все счастливые мгновения моей жизни < имеется в виду стопроцентное, ничем не омраченное счастье > и сложить их вместе, наберется от силы один день. а если отнять от этого времени те минуты, что обязаны химическим воздействиям, останется часов двадцать

из этих двадцати часов примерно половину составят сложенные вместе оргазмы. еще часа четыре – те минуты, когда я ощущал, что влюблен и влюблены в меня. примерно час – это радость от культурного шока при посещении дальних уголков Земли. еще час – это радость от творчества. минут двадцать – это удовольствие от ярких подарков и покупок, еще полчаса – детские переживания, которые мне сложно воссоздать в памяти. а из моментов, когда я был по-настоящему доволен собой, наберется от силы минут десять

что у меня осталось? три часа. где-то час из этого времени я провалялся на разных пляжах, полчаса адреналиновых удовольствий и еще полчаса мечтаний, которые казались такими осуществимыми – чем не повод для счастья

последний из часов счастья наполовину состоит из общения с близкими людьми, когда казалось, что больше никто в целом мире так хорошо тебя не понимает, а двадцать минут – это радость от изумительно вкусной еды

оставшиеся десять минут анализировать очень сложно. они складываются из всяких трудно объяснимых моментов, вроде случайно перехваченных взглядов, адресованных лично тебе улыбок и неожиданных поцелуев. отведем на каждый из этих факторов по три минуты, и что у меня осталось? ровно минута счастья

что это за минута? откуда она взялась? из чего состоит? как я смел так легкомысленно относиться к собственному счастью, что не могу теперь ответить на эти вопросы!

и все же, что-то подсказывает, что именно из-за этой практически необъяснимой минуты стоило жить и делать все то, что я делал. и не делать того, что сделать не сумел. и целый день концентрированного счастья – это, наверно, очень и очень много. а минута, как ни парадоксально – еще больше. и чтобы задуматься о счастье, нужно перестать его испытывать. а в мире, в котором я живу, это проще простого

и если мне суждено прожить за предстоящую жизнь еще денек счастья, я постараюсь изменить пропорцию, хотя знаю, что это почти невозможно. и сделаю так, чтобы счастливые минуты были более качественными, найду и выужу из бочки меда ложку дерьма, и постараюсь сделать так, чтобы окружающие увеличили свой счастливый хронометраж. и еще, и еще, и еще…

но когда ты счастлив, ты обо всей этой ерунде не думаешь. и не спрашиваешь судьбу, сколько счастья тебе отведено. и не пытаешься разделить его на секунды, минуты и часы. и вообще не забиваешь себе голову всем тем, что к счастью отношения не имеет. просто проживаешь свой счастливый день. или полдня. или сорок минут. или восемь секунд. или полмгновения. или столько, сколько сумел в этой жизни достать

© Антон Фридлянд

Со времен падения Храма Закона и до первых крестовых походов в Уруке сменили друг друга пять сект.

Первая из них – секта маслин. Ее приверженцы, как известно, верили в то, что спелая маслина заключает в себе черную бесконечность вселенной, выполненную в миниатюре. Каждый из них носил по маслине в заднем проходе, присоединяя себя таким образом к числу тайных избранных. Эта секта, пожалуй, является малоинтересной, так как в ее идеологии отсутствовала идея Бога, а все ритуалы сводились к засовыванию маслины в задний проход.

Секта маслин была уничтожена эллинами, под властью которых тогда находился Урук – греки посчитали манипуляцию с маслиной, одним из атрибутов Зевса, страшным богохульством. В противовес умирающей секте маслин они создали секту, которую можно назвать сектой гиперполитеистов или же сверхмногобожцев.

Шумерские гиперполитеисты заимствовали эллинское многобожие в несколько гротескном виде. Секта признавала около восьми тысяч двухсот пятидесяти Богов, Каждый из Которых имел три Воплощения, а Каждое из Воплощений – индивидуальное Имя и атрибуты, а также особый ритуал поклонения и принесения жертв.

Кто из этой армии Богов являлся Верховным Богом, Вершащим Судьбы, оставалось загадкой. Но и двух жизней не хватило бы для того, чтоб хотя бы по разу исполнить двухмесячную серию молитв, предназначенную каждому из двадцати четырех тысяч семисот пятидесяти Божественных Воплощений. Поэтому поклонение Богам носило тогда характер лотереи, и о выигрыше участник узнавал лишь после смерти.

За пятьсот тринадцать лет существования секты гиперполитеисты наводнили город бессчетным количеством идолов, статуй и фигурок своих Богов, так что передвижение по улицам Урука стало крайне сложным делом. В то же время на жертвоприношения сектанты извели почти все некогда обширные стада, которые принадлежали местным жителям. Когда терпение горожан лопнуло, гиперполитеисты оказались погребенными под идолами своих Богов, которых было предостаточно для воплощения этой жестокой, но оправданной цели.

Последователи секты мертвого Бога, сменившей на религиозной арене Урука секту гиперполитеистов, оказались еще большими оригиналами, чем их предшественники. По представлениям мертвобожцев или некротеистов, как их позднее прозвали историки, Бог, завершив творение, тотчас ощутил свою ненужность и лишил себя бесконечной жизни с помощью собственной бесконечной силы.

Поклоняться мертвому Богу, естественно, неразумно, и члены секты этого не делали. Они также ничего не предпринимали ни для пропаганды идеи секты, ни для усложнения и развития этой идеи. Проще говоря, некротеисты вообще ничего не делали. Эмоциональная тупость и растущая мода на ритуальные самоубийства – эти два фактора так быстро привели к смерти секты, что никто из горожан даже не отметил момент ее исчезновения.

Секта огня имела некоторое сходство с сектой мертвого Бога, хотя первую от последней отделяют более двух веков. Огнепоклонники свято верили в существование загробного мира, являющегося средоточением всех мыслимых земных благ и удовольствий. Этот рай, естественно, был открыт для очень небольшого числа людей, и занять там прочное место могли только те, кто перемещал себя туда еще при жизни.

Продукты своей жизнедеятельности – мочу, кал, пот, слезы и слизь – все это приверженцы секты собирали в большие медные котлы и на сильном огне выпаривали. Там же они сжигали волосы и зубы, а также некоторые части тела, необходимость которых в этой жизни не была доказана. Огнепоклонники полагали, что все сожженное ими дерьмо вместе с дымом достигает небесного мира.

В день, когда, повинуясь южному ветру, струя дыма захлестнула башню-опочивальню, принадлежащую владыке Урука, великому Синукду – в этот день секта огня прекратила свое существование. Два главных идеолога секты были брошены в котлы с кипящим веществом, не сумев оказать воинам Синукду ни малейшего сопротивления, так как руки, ноги, глаза, уши, языки и половые органы этих сектантов уже давно пребывали в небесном мире.

Пятая секта, последняя в истории Урука и самая долговечная – она просуществовала более восьми столетий – названия не имела. Представление о Боге выражалось адептами этой секты следующим образом: «Бог настолько велик, безмерен, непознаваем, неизменен, недосягаем, необычаен и равнодушен к нашему миру и нашим судьбам, что, можно считать – Его нет».

Эту надпись они полированным углем выложили на полу своего святилища – храма, стены которого были разрушены, как и весь языческий город Урук, во время Первого Крестового Похода во славу Господа нашего Иисуса Христа.

© Антон Фридлянд

Служебное помещение в аэропорту. Прежде я не бывал в подобных местах, но представлял их себе именно так. Серебристо-серые стены и пыльный потолок, синий линолеум пола и желтое дерево нет, не столов, а парт.

За партами нас было пятеро. Неподалеку от выхода устроился дородный британец, за ним – двое нагло-загорелых студентов откуда-то из Европы. Рядом – блондинка-стерва, в циничных очках и с секретарским кейсом. Компания попалась разношерстная, что ни говори.

Ожидая прихода таможенных представителей каждый из нас развлекался по своему. Блондинка, царапая ладонь ногтями, наблюдала, как с мягкой кожи исчезают красноватые следы. Студенты, или просто евро-бездельники, дурачились, подначивая друг друга разными шуточками. Им предстоящее собеседование виделось простой формальностью.

Небольшой ритуал перед выходом в город. Кажется, так говорил встречающий. Но я-то знаю, что пройдут этот ритуал далеко не все. И блондинке это тоже известно. И инглишу тоже.

Британец пытался изображать свою восковую копию, но роль эта давалась ему из рук вон плохо. Кисти рук, казалось бы, надежно зафиксированные на правом колене, вдруг начинали жить самостоятельной жизнью. Пальцы красноватыми макаронинами разматывались вдоль его тела, а голова вдруг свешивалась на бок. И всем видом своим британец говорил: «Скорей бы пережить весь этот бред. Получить отказ и вернуться в семью – к толстой жизнерадостной жене и двум сыновьям-дебилам». Чего я детей приплел – кто его знает.

Наконец, появились два мундира – помоложе синий и постарше темно-зеленый. Первый из них, надо полагать, таможенник, а второй, стало быть, пограничник. Оба они были арганцами, о чем свидетельствовал характерный разрез глаз и бронзовая кожа.

Старший уселся за столик, обращенный к партам, без суеты поправил серебристые усики и височки, подождал, пока усядется коллега, и только затем произнес:

– Как вы знаете, Аргания – это маленькая, но самобытная и удивительная страна на юге Европы. Об этом скромном государстве мало что известно туристам и бизнесменам. Именно поэтому сюда прилетают только несколько сотен путешественников в год. И заметьте, далеко не все они получают визы по прибытию…

– Извините, сэр? – подал голос один из подростков.

Пограничник едва заметно кивнул в ответ.

– Вы говорите «всего несколько сотен», но мы же видели, сколько самолетов взлетает и садится на этот аэродром…
– Это грузовые самолеты, – сообщил синий, пряча за мутными очками раскрасневшиеся глаза. – Аргания – аграрно-промышленная страна, крупный производитель…

Пограничник жестом остановил таможенника.

– Итак, мы не будем зря расходовать ваше время, – он взглянул на свои бесшумные часы. – К тому же обратный рейс в Мюнхен объявит регистрацию через пятнадцать минут. Но это рейс чартерный, можно и подождать…

«О чем он чешет, старый арганский пердун?» – ясно читалось на лицах евро-тинов, в этот миг обратившихся друг к другу. А блондинка то ли ноготь сломала, то ли щелкнула дужками очков – словно комара прихлопнула.

– Предлагаю начать с мистера Фишера, – пограничник сделал вид, что подсматривает фамилию с листа. – Вы не против, мистер Фишер? Что? Нет? Мистер Фишер?

Британец приосанился верхом на стуле и даже прочистил горло, но затем ни ползвука не издал – за него открыла рот блондинка.

– Скажите, господин… – начала она, обращаясь к зеленому мундиру. – Как вас зовут?
– Я – майор.

Она смеется, он нет.

– Я имела в виду: как Ваше имя?

Зеленый мундир переглядывается с синим. Тот пожимает плечами, отводит в сторону взгляд.

– Меня зовут Бранко, – сообщает девушке пограничник. – Что вы хотели спросить, госпожа…
– Мари, просто Мари. Послушайте, Бранко…

«Первая строчка учебника на тему “Как установить контакт”», – усмехнулся я про себя. – «Всегда обращайтесь по имени – это работает».

– Я хотела бы узнать – это что, будет коллективное собеседование? То есть мы все вместе будем тут сидеть и откровенничать?…
– Собеседование? – удивился синий мундир. – Никакого собеседования не будет.
– То есть как?! – вырвалось у меня в ответ.

Я готовил себя к иррациональным ситуациям, но, видимо, не столь усердно, как следовало бы. Мундиры уставились на меня словно на оживший кулер с водой. Двух секунд им хватило, чтобы придти в себя. Пограничник снова заговорил, обращаясь не ко мне и даже не к блондинке – непосредственно к мистеру Фишеру, который теперь стремительно менял расцветку лица, повторяя оттенки различных рыбных сортов.

– Мистер Фишер, Вам отказано в посещении Аргании. Отказ будет документирован штампом в паспорте. Сожалею – обычная процедура…
– Постойте-ка! – британец привстал со стула. – Что значит «отказано»? Я летел сюда четыре часа…
– Три с половиной, – поправил таможенник.
– Мой тур-агент поклялся мне, что все будет супер! – не унимался инглиш.
– Засуньте своего тур-агента в задницу, – по-дружески посоветовал Фишеру синий мундир.

Мистер Фишер взвился в негодовании.

– Вы слышали? – впервые заметил он нас. – «Засуньте тур-агента в жопу!»

Подростки заржали, но мистера Фишера эта ситуация не веселила.

Я буду жаловаться, господа! – прямо заявил он мундирам и полез за мобильный. – Мне нужно позвонить. Я передам вам трубку…

– Мистер Фишер, постойте! – остановил его пограничник Бранко. – Вы, должно быть, кого-то из нас не так поняли. Вам отказано в посещении Аргании, но это не значит, что мы запретим вам привезти впечатления из нашей страны – теплой и гостеприимной.
– Что это вы имеете в виду? – насторожился британец.
– Присядьте, – предложил ему пограничник, и Фишер плюхнулся на хромированное сиденье.

Таможенник извлек из ящика стола небольшую коробку из грубого картона. На переднем борту коробки красовался арганский герб, а сама коробка, судя по всему, весила не больше килограмма.

– Вы получите сувенирный набор, – пограничник открыл коробку. – Глиняная лошадка – национальный промысел нашего народа.

На столе появился четвероногий уродец, слепленный одноруким гончаром и раскрашенный слепым художником в самые немыслимые цвета. Таможенник при виде «лошадки» не сумел сдержаться от саркастичной ухмылки.

– Кроме того, мы подарим вам несколько фотографий, – продолжал пограничник. – Вы на фоне Башни ветров, вы на фоне Розового причала, вы в бассейне пятизвездочного отеля “Arganic”…
– К черту бассейны! – не выдержал мистер Фишер. – К черту отели, башни ветров и розовые причалы! Я хочу увидеть все сам, и мне не нужны подачки!
– Я так понял, мистер Фишер, вы оспариваете решение министерства туризма Аргании?
– Министерства туризма?! Что здесь, черт побери, происходит? Можете вы мотивировать свой отказ или нет?

Снова взглянув на часы, пограничник решил ускорить процесс. С треском запихнув лошадку обратно в коробку, он придвинул к себе папку, лежавшую прежде на краю стола.
Конечно, мотивируем, мистер Фишер, – произнес пограничник, перебирая бумаги. – Просто при всех не хотелось – информация-то интимная. Вы ведь понимаете, что я имею в виду? А, мистер Фишер?

То ли Бранко подмигнул британцу, то ли мне это просто показалось.

– Нет, не понимаю! – отрезал Фишер.
– Как хотите, – сухо ответил пограничник. – Тогда перейдем к фактам. За вашими путешествиями, мистер Фишер, внимательно наблюдают. Так, в частности, нам известно, что в вашем авиа-багаже пять раз присутствовали небольшие партии наркотиков различной тяжести. Гашиш… Кокаин… Амфетамины…

Подростки в который раз переглянулись. «И я бы сейчас дунул!» – пронеслось в мозгу у одного из них. «Амфики!» – подумал другой, и оба загыгыкали.

– У вас нет доказательств! – фыркнул Фишер и услышал в ответ:
– Ошибаетесь! – пограничник бросил на стол несколько фотографий. – Ваш багаж вскрывали в присутствии понятых. У нас есть не только фото, но и протоколы осмотра. – зашелестели бумаги. – Мы не хотели ворошить эти дела, пока не возникнет необходимость…
– Пока вы не пожаловали в Арганию, мистер Фишер, – подал голос таможенник.

Налившийся кровью инглиш вскочил, громыхнув своим стулом. На людей в форме этот спектакль впечатления, по-видимому, не произвел.

– Идите вы к черту! – выпалил мистер Фишер, хватаясь за огромную клетчатую сумку. – Я сейчас же возвращаюсь домой! И поверьте – я этого так не оставлю!
– Разумеется, – кивнул представитель таможни.
– Вы еще пожалеете, – процедил англичанин, стоя на пороге, – пожалеете, что напялили эти фуражки!

Дверь за ним захлопнулась, стало тихо. Бранко переглянулся с помощником. Тот поднялся, взял забытую Фишером коробку, выглянул за дверь, вернулся без коробки. Судя по звуку, презент был брошен в спину туристу. И, опять же судя по звуку, в цель попал.

– Что ж, юные странники, – обратился пограничник к евро-подросткам, – пришел ваш черед. Зачем пожаловали?

Один из тинов распахнул было рот, но другой его перебил:

– Мы слышали, здесь очень круто!
– Что именно круто? – решил уточнить пограничник.
– Ну, все… Природа… Культура…
– Фольклор! – пришел на помощь приятель.

Бранко беззвучно фыркнул. Ясно было – с подростками он расправится быстро.

– Вместе путешествуете в третий раз, – пограничник начал озвучивать досье. – Прошлые две поездки – в Амстердам, на недельку.

У одного из подростков стали подрагивать уши – мне хорошо было видно. Второй пока держался. Но это пока.

– На границе – без криминала, – вещал зеленый мундир. – Если не считать порно-дисков.
– Можно не считать, – согласился таможенник, и его старший друг продолжил.
– Интересно в данном случае то, чем вы в Амстердаме занимались. У нас на эту тему есть небольшой репортаж…

Из папки выскользнула перевязанная резинкой стопка фото, а следом – диск в конверте.

– Фото и видео, гей-клубы и нарко-притоны. Есть кое-что и пожестче…

Один из подростков встал – кажется, тот, что с ушами. Приятель его поднял задницу следом. Икнув, он заговорил:

– Ваша взяла. Мы уходим. Давайте ваших лошадок!

С навьюченными рюкзаками тины поплелись к выходу. Всунув обоим по арганскому сувениру, таможенник проводил ребят до двери и, еле удержавшись от прощального пинка, вернулся на место.

Теперь нас осталось четверо. Зеленый и синий мундиры, я и Мари. Дело идет к концу. Дико хочу попасть в душ. Хотя бы в туалет.

– Кто вы, Мари?

Это говорит Бранко. Если его действительно так зовут.

– Я написала в анкете.
– Журналистка? Допустим. Но зачем вам Аргания? Можете мне сказать?

Может. Она облизывает губы, скользит руками по телу. Все так естественно! И даже голос. Актриса!

– Об Аргании никому ничего не известно. Нет ни книг, ни веб-сайтов, ничего! Поэтому я хочу увидеть Арганию сама. Хочу открыть ваш секрет!

Она засмеялась, я хмыкнул. Зеленый мундир поднялся.

– Нет секретов, Мари. Мы подарим вам замечательный буклет об Аргании. Много текста, цветные фотографии…
– Я хочу увидеть сама, – с ударением на слове «хочу» сказала она.

– Но Аргания может отличаться от ваших представлений, – произнес пограничник. – Здесь не так уж много развлечений и народ наш, как бы сказать… немного странный…
– Я хочу все увидеть сама, – сказала Мари.

Если только она действительно Мари.

– Я готова ради этого на все, – добавила она.
– На что же вы готовы? – поинтересовался Бранко.

Мари не ответила.

– Может, зайдем за ширму?

Предложение поступило от синего мундира. Это озадачило путешественницу – ведь она симпатизировала пограничнику и, казалось, установила с ним контакт. Но зеленый мундир даже не взглянул в сторону Мари, и она, немного подумав, поднялась и пошла по комнате. Поравнявшись с Бранко, она остановилась, но таможенник, дернув ее за рукав, увлек в угол за ширму.

– Извините за всю эту бюрократию, – улыбнулся мне пограничник.

Он сидел на краю стола, положив ногу на ногу и являл собой дружелюбие – в крайней форме и с высокой концентрацией.

– Я приветствую вас на арганской земле! Добро пожаловать!

Не избавившись от улыбки, он замолчал. Было слышно, как за ширмой расстегивают ремень с металлической бляхой.

– Это все? – спросил я. – Я могу идти?
– Нет не все, – Бранко протянул мне коробку с арганским подарком. – Ваш маршрут начерчен на крышке, с внутренней стороны.

Я принял презент, взял со стула сумку с фотоаппаратом. Таможенник отдал мне честь, рванулся к двери, распахнул ее. Отсюда я увидел, что Мари стоит за ширмой на коленях. Мне видны были только ее туфли и ноги до икр. Она двигалась.

Королевский дворец я сумел бы найти и без карты. К резиденции вела единственная пешеходная дорожка. По ней с двумя поворотами я дошел до дворца.

Что касается арганского пейзажа – он моим ожиданиям четко соответствовал. Справа и слева от дорожки – заборы из сетки. Наверху – гирлянда колючей проволоки. За забором – серые кубы, целая тьма.

Каждый куб – площадью с квартал и высотой метров сто, не больше. Серые, матовые, беззвучные, без дверей и без окон. Главная мощь – под землей, на поверхности – только метки. Вот они, заводы Аргании. Такими я их себе и представлял.

Люди здесь, разумеется, не работают. Все арганцы давно эмигрировали. Или еще чего. Между заводами – трассы для грузовиков. На крышах кубов – площадки для грузовых вертолетов. Вертолетами и автомобилями управляет компьютерный центр. А уж кто компьютерным центром управляет – этого я вам сказать не могу.

Дворец короля столь ярко выделялся на фоне техно-кубизма, что пройти мимо него, не раскрыв при этом рта, не представлялось возможным. Это была лаковая шкатулка высотой в три этажа. И украшена она была великим множеством флигельков, террас и башенок с куполами. Купола, естественно, золотые, а карнизики с башенками – веселеньких цветов: фиолетовый с розовым, оранжевый с изумрудным, пурпурный с небесным.

Я толкнул деревянную калитку и приблизился к этому великолепию на несколько шагов. Рокот вертолетов внезапно стих. Внешние шумы удивительным образом огибали огражденную невысоким забором резиденцию.

Дверь была открыта, и я вошел. Темные галереи, сырые залы без мебели, где-то в глубине мерцает свет. Я иду туда. Ступаю почти беззвучно, чтобы не упустить чье-то присутствие в темноте. Но темнота по-прежнему необитаема. Вот я и пришел.

Комната-куб наполнена мерцанием, и мерцание это исходит от разноцветных стен. Приглядевшись, я понимаю, что это – огромные мониторы. И потолок, и стены транслируют изображение. Голова идет кругом. И еще – ужасная вонь.

Огромная гора подушек посреди комнаты. Вокруг горы – пять кальянов. Два из них дымятся, три других – лишь источают вонь.

Я иду на дым, открывая на ходу коробку. На стене, что слева – страусиные бега. Прямо – порно-канал. Справа – полицейский детектив. Что-то показывают и сзади, но я не оборачиваюсь.

Я вижу короля. Раскинувшийся на подушках, он похож на препарированную мандрагору, засохшую и почерневшую на солнце. Его глаза закрыты и подернуты слизью, не известно, сумеет ли он их открыть. Ко рту короля тянутся шланги от двух кальянов. Гашиш и опиум. Грезы и видения.

– Ваше величество!

Он не слышит. Я достаю пистолет, подхожу ближе, стреляю. Голова короля разлетается на куски. Пожалуйста, фото.

Я впервые в Аргании, и страна эта кажется мне интересной. Так мало теперь на планете действительно экзотических мест!

© Антон Фридлянд

когда мне было шесть лет, родители посадили меня в клетку за то, что я воровал книги у их знакомых

сначала мне это даже понравилось – заключение напомнило игру в пиратов, поход в зоопарка и что-то еще в том же стиле. потом, привыкнув к железной зебре, я перестал обращать на клетку внимание. ведь она – просто часть моей жизни. хорошо изученная и довольно безопасная часть

оковы почти не мешают мне жить, напротив – порой придают уверенности. сжимая прутья, я чувствую себя более весомым, чем люди, лишенные собственной клетки. я слышал о том, что такие типы существуют, но мне они никогда не встречались. а жаль – любопытно бы было

все клетки стандартны и эта – не исключение. как и любой другой, мой собственный вольер отдельного рассказа не заслуживает. гораздо важнее другое – вопросы, на которые я давно ищу ответ

и, хотя сами вопросы мне пока не известны, точные ответы на них уже отысканы мной. эта информация касается клетки. повтора не будет – слушайте внимательно

клетка не заперта

это – базовый постулат, правдивость которого можно подвергнуть проверке в любой момент. клетка не заперта, серьезно! но это еще не все

клетки не существует

это утверждение не противоречит предыдущему, как может показаться на первый взгляд. клетки действительно не существует, и эта несуществующая клетка не заперта

но и это еще не все. теперь – самое главное

принять эту информацию будет совсем не просто, но, поскольку мы зашли далеко, обратный путь не возможен. так что слушайте

клетка пуста

это все

© Антон Фридлянд

это была не влюбленность и не слепое обожание. просто, однажды увидев тебя, я почувствовал – ты необходима мне, чтобы продолжать жить. не было любовной горячки и не было сомнений – в одну секунду я понял, что существую лишь тогда, когда ты на меня смотришь, что, как только ты уходишь, я становлюсь бессмысленным туманом, тенью тени и эхом тишины

теперь я знал – жизнь не является непрерывной, а состоит из коротких отрезков, разделенных провалами серой пустоты. сначала ты дарила мне час своего времени, на следующий день удавалось вырвать три. словно наркоман, я ежедневно пытался увеличить дозу твоего присутствия. я дрожал от злости, глядя, как бездумно ты разбрасываешься своим временем, с жадной завистью я считал каждую минуту, подаренную тобой родителям, кошке, сестре – ты небрежно швыряла им порции счастья, мимоходом отнятые у меня

тебе, конечно, казалось, что ты даришь мне внимание по собственной воле, но я знал, что принуждаю тебя. нравиться тебе – это действо стало моим основным занятием, требовавшим хитрости, расчета и чуть ли не ясновидения. каждую секунду мне необходимо было чувствовать, чего ты хочешь, чтобы тут же выполнить твое желание, или действовать наперекор, если это служило моей цели, если помогало протянуть еще одну нить, связывающую нас

со временем ты привыкла ко мне, затем привязалась. чтобы убедиться в этом, я пожертвовал целым днем общения с тобой (безумная жертва, за которую пришлось жестоко себя проклинать) и заметил, что тебе меня не хватало. что было потом? потом ты меня полюбила или решила, что это произошло. именно тогда впервые пришло жуткое ощущение, затем уже не покидавшее меня: то же чувствуешь, входя в темную комнату, и, хотя ничего не можешь разглядеть, знаешь, что в комнате кто-то есть

я начал его поиски, не мог не начать. к тому времени я ориентировался в распорядке твоего дня лучше, чем ты сама. ему негде было спрятаться, его не было, но он был здесь. это пугало, раздражало меня, но главное – заставляло понимать, что раз существует он, ты не будешь принадлежать мне в той мере, в которой необходимо: ты не будешь принадлежать мне полностью

наплевав на честность, я продолжил поиски соперника среди твоих старых писем, фотографий, в обмолвках твоих подруг. я нашел его довольно быстро, потому что стремился найти. я узнал про него все, что способен был узнать

он давно живет в другом городе – это открытие подарило мне временное облегчение. но вскоре я понял: расстояние делает его лишь опаснее. ведь теперь его невозможно ни очернить, ни уничтожить, потому что для тебя он – уже не реальный мужчина, а лишь образ, любимый и неизменный

это значило, что у меня остался только один путь. и без лишних раздумий я ступил на него

единственный выход для меня – стать тем, кому ты принадлежишь, стать им, забыв собственное достоинство, индивидуальность и имя. я принялся создавать льва по когтю, и это было не просто

писем и фотографий на этом этапе оказалось недостаточно. переборов боль, я сделал невидимого соперника одной из постоянных тем наших разговоров, заставив тебя первой заговорить о нем. каждое твое слово служило штрихом моего нового лица – враг возникал из воздуха прямо на глазах

безумно медленно, стараясь не испугать тебя внезапным узнаванием, я методично копировал его жесты и повадки, заимствовал манеры и привычки, воссоздавал характер и темперамент. постепенно я перестал быть собой, но еще не успел стать им. я мог бы стать им в любую минуту, но каждый день откладывал превращение, словно предчувствуя, что должно было случиться потом

но однажды это все-таки случилось со мной. я стал им – внезапно и бесповоротно. превращение свершилось – прочитал я в движениях твоих пальцев, в сонном поцелуе, скользнувшем по моей щеке. так ты ни разу не целовала меня, только его – понял я в тот миг, когда совершилась подмена

и еще я понял – теперь все закончилось, потому что тому, кем я стал, ты не нужна

© Антон Фридлянд

каштан разбился о землю, и вытекла кровь

дети играют в «классики» во дворе на минном поле

грузовик сбил лошадь и понесся дальше

самоубийцы кричат из окон, но не прыгают вниз

из последнего донора выкачали все до капли, и клиники закрылись до лучших времен

двери лифта захлопнулись слишком резко, разделив двух сиамских близнецов

бездомные заползли в свои норы и там подохли

все это создает особое настроение

настроение большого города

© Антон Фридлянд

как известно, ад и рай являются равными по величине симметрично расположенными полусферами соединяясь в огромный шар, они разъединены идеально ровной хрустальной стеной, проницаемой только для взгляда

первую полусферу наполняет ровный стон, громкость которого не изменяется веками, поскольку нельзя кричать от отчаяния и боли громче, чем кричат души, находящиеся здесь

вторая полусфера наполнена тихим прославлением Бога, изредка прерываемым негромким звуком – то душа праведника, на миг забывшись, исторгает слабый стон. но сознание того, что жестокие муки, принимаемые несчастными в раю, получены ими за других, за не прощенных, это знание тотчас возвращает мучимого в кипящей крови и кале праведника к райскому блаженству

и блаженство это во веки веков недостижимому для грешников, что содержатся по ту сторону хрустальной стены, в аду, среди мягких золотистых трав, искрящихся ручьев и нежных облаков, до которых можно дотянуться рукой. но обитателей цветущего ада не трогают эти красоты – взгляды их обращены сквозь стену, на безвинно мучимых в раю праведников

грешные души с воем царапают хрустальную преграду, бьются об нее в тщетном стремлении проникнуть в рай, чтобы принять там заслуженные муки. а когда тщетность этих усилий в который раз открывается грешнику, он вновь принимается кататься по золотистой траве, в клочья разрывая ногтями лицо. и очередная нота присоединяется к многоголосому адскому реву  тех, кто лишен наказания навсегда

как известно, ад и рай устроены именно так, а если бы они были устроены иначе, то это был бы не рай и ад, а что-то другое

© Антон Фридлянд

три человека – женщина и двое мужчин – шевелят в холодной постели пальцами ног

– я думала, мы – любовный треугольник, а вы просто поимели меня вдвоем

© Антон Фридлянд

разлив всех возможных детей по герметичным капсулам презервативов, разложив все невозможные мысли по электронным нишам файлов, всевозможными путями распределив свои деньги между ненасытными кассовыми аппаратами, останавливаешься и говоришь себе, что теперь есть время, но оно уже расфасовано по кассам, файлам и презервативам – значит, вечером снова нечем заняться

© Антон Фридлянд

за мной достаточно быстро летит раскаленная пуля, нацеленная прямо в затылок

остановиться нельзя – тут же убьет, но и свернуть в подворотню недопустимо – пролетит мимо, достанется кому-нибудь другому

приходится бежать с той скоростью, что задана пулей, а братьям, женам и друзьям, встречающимся на пути, лишь махать на бегу рукой – мол, не могу остановиться, потом, потом

все давно привыкли видеть нас вместе и даже принимают пулю за моего личного ангела

вполне возможно, что ангелы-хранители работают именно так

© Антон Фридлянд

единственный способ сохранить свою неповторимую жизнь во всей ее полноте – это запоминание

не дожидаясь приказа, дресированная память сохраняет каждый миг моей жизни, для верности крепко связывая его со старыми воспоминаниями. вместе со мной моя память голодной змеей ползет от настоящего к будущему, поглощая каждое прожитое мгновение, и, независимо от меня, устремляется в прошлое, воскрешая, казалось бы, безнадежно утерянное: первые сны, имена случайных знакомых, в спешке брошенные слова. ее путь продолжается и тогда, когда я сплю – давние воспоминания и события минувшего дня память сплетает в узоры, похожие на запутанные сновидения

иногда ей удается меня опередить, и тогда все, что происходит со мной, начинает казаться мне происшедшим ранее. эти моменты способны вызвать ужас – будучи человеком мнительным, я представляю, как раскормленная память, смешав прошлое с будущим, оставит меня далеко позади, и, потерявшись среди уже случившегося и еще не произошедшего, я никогда не смогу уловить настоящий момент. но она быстро вбирает в себя мой страх. ведь еще одна способность моей многоталантливой памяти – это дар губки, незаменимый дар

умирая, я постараюсь протащить ее вслед за собой, и тогда там, где я окажусь, мне удастся прожить свою жизнь еще раз, или столько раз, сколько захочу. если же это окажется невозможным, память, лишившись меня, превратится в одно из тех неясных воспоминаний, которые мы гоним от себя, понимая, что они к нам никакого отношения не имеют

© Антон Фридлянд

ранним утром она взорвалась над городом, и белый как анальгин снежный футляр накрыл улицы и крыши домов. все мы вышли на балконы и пороги домов, все в оцепенении застыли, глядя на белый, без единого пятнышка, город

кто-то держал в руке молоток, кто-то – ребенка, кто-то стоял с пустыми руками, пустыми глазами осматривая все вокруг. молочная бомба застигла нас за мелкими, почти бессмысленными делами, словно фотовспышкой выхватив каждого жителя из его ежедневного дня

в эту групповую фотографию я вошел, сжимая в руке молочно-белую чашку, дно которой украшало кофейное кольцо. горожане, ошеломленные внезапной белизной, уже четверть часа стояли, не решаясь ступить на улицу, не смея оставить грязный след там, где только что простирались тротуары, газоны и городские тропки, сглаживающие прямые углы газонов и тротуаров

и когда мои нервы сдали, я высунул руку в морозное окно и, раздавив хрупкий как сахар фарфор, тремя крупными каплями украсил снежную поверхность, секунду назад казавшуюся абсолютно белой. клерки отправились на работу, родители повели в школы своих детей, проститутки выбрались из дорогих автомобилей, самоубийцы шагнули из окон – начался еще один зимний день

© Антон Фридлянд

когда ты спала, я сфотографировал твое тело и в ту же ночь разослал фотографию на два десятка порнографических сайтов. наверно, ты узнала об этом от одного из своих любовников, с которыми встречаешься, когда я сплю. ты избегаешь электронного общения, предпочитая ему шаманские импульсы, что стелются по земле на уровне твоих лодыжек, которые я так люблю целовать, когда ты спишь

свою примитивную магию ты попыталась выразить татуировкой, которая  расцвела на моем лице, когда я спал. рисунок изображал целующихся змей и делал невозможным мое появление на улице – змеи покрывали собой всю правую щеку,  взбираясь на лоб по вискам

я смотрел сны почти целые сутки и проснулся, когда ты уже спала. на твоем лице мерцала усталая улыбка – пока я спал, ты изнасиловала меня, пережав сосуды члена шнурком, выдернутым из моего ботинка. этим же шнурком я перевязал твою руку чуть выше локтя, и широкая нежная вена словно прыгнула навстречу игле шприца

ты проснулась только через два дня, и я спал, когда ты открыла глаза. та ночь прошла почти без происшествий: пока я спал, ты облила мое тело абрикосовым вареньем, а я обрил твою голову, пока ты спала.

засыпая, я рассчитываю на самое худшее. я падаю в сон, пытаясь затащить туда и тебя, но понимаю, что это невозможно. твои сновидения – словно чугунные сферы, и проникать в их темную глубину дано лишь тебе одной

мы никогда не просыпались вместе и ни разу не засыпали одновременно. мне почти ничего не известно о тебе, а ты вряд ли задумывалась, кто я такой. но все чаще перед сном я задаю себе эти проклятые вопросы

смогу ли я заснуть без тебя? сумею ли проснуться?

© Антон Фридлянд

будет как перед дождем, но никакого дождя уже не будет; мы увидим окровавленных птиц, летящих низко над асфальтом, врезающихся в лобовые стекла машин, падающих в разверстые детские коляски; мы увидим метки, намалеванные на брандмауэрах высотных домов – жирные пятиметровые кресты; и как только мы попытаемся отгадать, чья рука поставила эти знаки, как эта же самая рука властно и нежно свернет наши шеи, положив конец всем невинным радостям, которые мы уже успели полюбить

© Антон Фридлянд

один безумный ученый придумал, каким образом можно использовать то, что ранее никогда никем не использовалось. речь о пустоте

он нашел способ – причем достаточно дешевый – как преобразовывать пустоту в энергию. и не спрашивайте, как ему это удалось

завершив теоретические изыскания, он создал прибор, позволявший трансформировать невидимые и неосязаемые объемы пустоты во вполне реальную энергию. в ходе первого опыта он переработал несколько миллионов литров пустоты и в результате получил яркую искру, которая, конечно же, показалась ему божественной

построив следующий прибор, он освоил гораздо больший объем пустоты, и полученной энергии хватило ему, чтобы приготовить яичницу на завтрак и натопить дом – дело было в конце января

весь день он ходил по комнатам, словно сомнамбула, нашептывая под нос одному ему известные формулы. а вечером он засел за работу над созданием промышленной версии своего изобретения. этот новый агрегат позволил бы ему оперировать воистину гигантскими объемами пустоты, добывая энергию колоссальной силы

но когда работа была почти завершена, к ученому заявились хозяева пустоты и начали претендовать на его изобретение

они предложили ученому выбор. либо старик отправляется с ними в пустоту, чтобы там продолжить работу, либо пустота прибывает сюда – и тогда дальнейшие исследования станут невозможны

безумный ученый все взвесил и принял условия трудового контракта

с тех пор его больше никто не видел. ни его самого, ни его безумных изобретений

© Антон Фридлянд

очень часто я шатаюсь по улицам в то вечернее время, когда закрываются магазины и меняльные ларьки

инкассаторы в пуленепробиваемых жилетах, с сумками, набитыми деньгами, с автоматами наготове – инкассаторы перебегают мне дорогу то здесь, то там

они неизменно бросают на меня подозрительные взгляды – видно, уже успели запомнить мое лицо, а я, делая нелепые движения, уступаю инкассаторам дорогу, пытаюсь быстро исчезнуть, незаметно укрыться в тени

когда-нибудь они пристрелят меня, ей-богу, пристрелят

© Антон Фридлянд

ты – электрод, искусно вживленный в мой мозг

я – ампула с наркотиком, вшитая в твой

пока нам хорошо, давай работать в том же направлении: ты будешь выделять разряды, я – вещество

затем поменяемся функциями, а после найдем замену друг другу

любовь прекрасна

© Антон Фридлянд

в детстве мне казалось: если, отложив книгу в сторону, тут же неожиданно для самого себя раскрыть ее, буквы, не успевшие выстроиться в предусмотренном автором порядке, поневоле откроют читателю-насильнику свои естественные, не подчиненные правилам письма взаимоотношения. этот независимый от людей мир букв виделся мне хаосом высшей гармонии, в котором любая буква занимает единственно возможное место по отношению к другим

я резко распахивал книгу, но буквы, почувствовав вероломное прикосновение моих пальцев, вновь успевали сцепиться в строки, знакомые мне до смертной тоски, и показывали оттуда свои черные зубы

и если бы не эта моя детская вера в чудо, если бы не игра с буквами в прятки, я не обратил бы внимания на текст, приведенный ниже. самовольная память очень четко, более четко, чем требовалось, запечатлела страницу, наугад прочитанную в книге, название и автор которой никакого значения в этом случае не имеют. вот этот текст:

« и о буквах. Один король пишет письмо другому королю. Пишет он его бесконечно долго, но не бесконечно. Пока он пишет, меняется используемый им язык, алфавит то обогащается чужеземными буквами, то избавляется от букв исконных, и все, даже мельчайшие, изменения находят отражение в его письме. Король столь увлечен своим посланием, что его не отвлекает и то, что подданные давно уже стали буквами, а целые эпохи – строками его письма. Не обращает он внимания и на то, что, исключив какую-либо букву из употребления, он уничтожает целый, возможно, могущественный и многочисленный род, но в его же силах и ненадолго воскресить этих людей или память о них, приведя по ходу дела цитату из предыдущей части своего письма. Его подданные-буквы живут на белой поверхности листа, подчиняясь строгим и постоянно изменяющимся законам грамматики, которую называют роком, судьбой или Богом, забывая при этом, что если кто и должен зваться Богом, то король, сочиняющий письмо, ведь в его власти, к примеру, начать слово с буквы Ь, возвеличив тем самым последнего из своих подданных. Но король не допустит в письме подобной шутки, так как опасается гнева другого, более могущественного владыки, которому он адресует это бесконечно долгое, но не бесконечное»

не понимая смысла этой сказки, лишенной начала и конца, я, тем не менее, ощущаю ее связь с игрой своего детства, а потому держу в памяти. возможно, я неточно воспроизвел одно-единственное предложение. иногда мне кажется, что в тексте было написано не «Король столь увлечен своим посланием…», а «Король столь погружен в свое послание…», но проверить справедливость этого предположения я не могу – второй раз распахнув книгу на той же странице, я не нашел там ничего похожего

© Антон Фридлянд

хей-хоп! вот он я!

я заключен в морскую черепаху и нахожусь между ее телом и панцирем. тело ее дряблое и мягкое, а панцирь абсолютно непробиваем. я все время пребываю в движении, так как черепаха, в которую я заключен, беспрерывно пробирается сквозь толщу воды

но за всю жизнь я ни на волос не продвинулся в пространстве между черепашьим телом и панцирем. и где бы я ни находился, я всегда нахожусь здесь

теперь вы знаете, где меня найти, если я вдруг вам понадоблюсь

© Антон Фридлянд

если слепой войдет в пустую комнату, на стене которой висит зеркало, в зеркале отразится его лицо; но он слеп, и не может видеть зеркала, значит, в зеркале ничего не отразится, значит, отражение исчезнет одновременно с тем, как возникло, и гладь зеркала приобретет свой изначальный цвет

один слепой сумел описать этот цвет словами;  художник, присутствовавший при рассказе, тут же смешал соответствующие краски, но когда он нанес цвет зеркала на полотно, зрители увидели очень натуральный портрет слепого, потому что невозможно увидеть то, чего не можешь представить

© Антон Фридлянд

представь, что в грязи под одним из твоих ногтей прорыта сложная система каналов – они ответвляются от девяти рек, впадающих в вечно спокойное море

по каждой из рек плывет к морю лодка, в которой спит утомленный знойным днем рыбак

каждому рыбаку снится он сам и остальные восемь рыбаков, каждый из которых видит во сне себя и других восьмерых – необыкновенное совпадение, ведь ни один из рыбаков и представить себе не может, что остальные восьмеро существуют не только в его сне

но пока длится сон, все девять спящих, объединенные невидимой волшебной паутиной, тесно зависят друг от друга – едва один из них пробудится от того, что весло, дремлющее в его руке, заденет сонная рыба, и хрупкое равновесие общего сна нарушится, и неизвестно, случится ли еще когда-нибудь подобное удивительное и никому неизвестное совпадение

а теперь вычисти грязь

© Антон Фридлянд