Вакцина

1.

Этой ночью я снова увидел чумного доктора.

Опираясь на трость, он бесшумно шествует по темному школьному коридору, и его кожаный плащ колеблется в такт шагам. Крючковатый нос его маски поворачивается то вправо, то влево, а в черных стеклах глазниц поблескивает свет фар, проникающий с улицы.

Он заходит в нашу комнату. Его шаги все так же не слышны, хотя я знаю, что это невозможно: скрипучий паркет усеян битым стеклом и старыми газетами – как раз на тот случай, если кто-то решит подобраться к нам среди ночи. Но доктор беззвучно подплывает к моей раскладушке и зависает надо мной – нос его бледной маски указывает прямо на меня. Я не могу ни пошевелиться, ни закричать, застряв в моменте между сном и бодрствованием, когда не понимаешь, что реально, а что нет, и тебе кажется, что кошмар будет продолжаться вечно, но вдруг твой громкий вздох разрушает оковы сна, и наваждение отступает, чтобы вернуться следующей ночью.

Спать больше не хочется – чумной доктор похитил мой сон. Я сажусь на раскладушке, и она протяжно стонет подо мной. Мои друзья как ни в чем не бывало сопят во сне, развалившись на матрасах, расстеленных на полу. Натягиваю брюки, свитер, ботинки и выхожу из комнаты, стараясь никого не разбудить. По лестнице, усеянной шприцами и окурками, поднимаюсь на четвертый этаж, оттуда выбираюсь на крышу через люк.

Середина октября, но ночь довольно теплая. По середине улицы едет колонна бронетранспортеров, за ними тащатся несколько грузовиков с продуктами и медикаментами. Ночные курьеры на электро-самокатах и скутерах мчат по тротуару, обгоняя друг друга. В некоторых окнах горит свет – возможно, там живут люди, с которыми мне приходилось встречаться, когда я доставлял им заказы. И хотя я не узнал бы ни одного из них без респиратора на лице, мне нравится думать о них как о своих знакомых.

Во дворе греется у костра бездомный старик. Я решаю спуститься к нему, но сейчас из школы через главный вход не выйдешь – он забаррикадирован на ночь, а окна первого этажа зарешечены. Приходится спускаться по пожарной лестнице, протянутой по боковой стене. Лестница обрывается на высоте три метра от земли, и я сначала повисаю на нижней перекладине на вытянутых руках, затем прыгаю вниз.

Со стариком я знаком уже не первый год. Этот чудак не носит респиратор – говорит, что от бактерий его спасает борода. Обитатели школы постоянно делают ставки по поводу того, когда старик загнется, но он, похоже, переживет многих из нас. Нельзя сказать, что у него все в порядке с головой, но я люблю поболтать с ним, и он, похоже, тоже всегда мне рад.
На руках у него вязаные перчатки с обрезанными пальцами, на макушке – кепка с буквами “NY” над козырьком. На плечи поверх куртки он накинул клетчатый плед, который где-то стянул еще год назад. И конечно, спутанная грива седых волос, такая же борода до пупа и беззубый рот, растянутый в вечной ухмылке. На вид ему лет шестьдесят-семьдесят, но может быть и больше, и меньше – свой возраст он мне никогда не сообщал и я не уверен, что он его вообще помнит.

– Видел сегодня твоего папашу, – сообщает старик, когда я сажусь у костра. – Спрашивал, как у тебя делишки.
Тут надо сказать, что мои родители умерли давным-давно – еще в первую волну эпидемии.
– И что ты ему ответил? – спрашиваю я.
– Что ты в полном порядке. Что живешь в тепле и комфорте, дружишь с хорошими ребятами и ни в чем не нуждаешься.

Дальше он начинает задвигать что-то уж совсем невразумительное, а я, краем уха слушая его треп, раздумываю о том, что он, пожалуй, прав – я действительно неплохо устроился. Школа, в которой я живу, расположена в центре города – на улице, которая раньше называлась Красноармейской, потом Большой Васильковской, а теперь ее называют 4-й путепровод. Вместе со мной в этом доме живут около полусотни парней и девчонок – в основном курьеры, красные рюкзаки. У нас рабочая канализация, вода в кранах, электричество по ночам и почти все окна целы. При этом мы не платим за жилье – только за электричество, но если разделить счет на всю ораву, получается не так уж много. У меня нормальная работа, на которой я не то чтобы сильно зашивался, а также хорошие друзья, с которыми я делю комнату. Правда, я совершенно не представляю, чем буду заниматься через год, когда мне исполнится пятнадцать и я должен буду перебраться в изоляцию, чтобы не сдохнуть. Но, как говорят мои друзья, нужно жить сегодняшним днем, потому что завтра, может, и не наступит.

Привлеченный светом костра, к нам, пошатываясь, устремляется какой-то тип – не могу разобрать, то ли пьяный, то ли зараженный, то ли все сразу. Заметив его боковым зрением, старик издает приглушенный рык, от которого у меня кровь стынет в жилах. Тип резко меняет траекторию и исчезает за углом соседнего дома. Дом этот запечатан, о чем говорят огромные оранжевые кресты, намалеванные на его стенах. Это значит, что все жильцы умерли, и вместо того, чтобы наводить в доме порядок, могильщики решили заварить его двери. Я давно заметил, что у старика есть супер-способность – отгонять непрошенных гостей. Чтобы спровадить стаю собак, ему достаточно бросить на них взгляд исподлобья, а люди его и сами сторонятся.

Грея руки над огнем, он заводит свою любимую шарманку – начинает рассказывать о том, какой была жизнь в Киеве до всех эпидемий. О том, каким красивым был город до всего этого дерьма. И что там, где теперь ездят курьеры, раньше ходили люди и никто из них не носил респиратор. И фильмы раньше смотрели не только на телефонах и планшетах, а собирались для этого в специальных залах и вместе пялились в огромный экран. А еще еду не обязательно было заказывать с доставкой или готовить самому – можно было прийти в специальное место и поесть там, слушая приятную музыку и общаясь с другими людьми. Все это я видел в фильмах и сериалах, так что у меня нет причин не верить старику. Но потом он начинает говорить о том, что раньше можно было за час добраться до другого города, а за несколько часов – в другую страну, и многие люди постоянно перемещались по миру, а не сидели на одном месте. Все это я тоже видел в фильмах, но еще я видел, как люди летали на другие планеты, но когда я говорю об этом старику, он отвечает, что это ерунда и я должен различать, где правда, а где вымысел. И никуда дальше Луны люди так и не добрались, к тому же это еще вопрос, побывали ли они на самом деле на Луне. Понемногу стариковская болтовня начинает убаюкивать меня, и я спрашиваю, могу ли я переночевать в его палатке. Без проблем, – отвечает он.

Я забираюсь в палатку, а он остается сидеть у костра. В его резиденции пахнет прелыми листьями и кошачьей мочой, но мне плевать – я тут же засыпаю.

2.

В восемь утра меня разбудил телефон – курьерское приложение потребовало подтвердить, выйду ли я сегодня на смену. Выбравшись из палатки, я замечаю, что старик куда-то делся, а разведенный им костер давно потух. Получается, остаток ночи я проспал на улице без охраны – охренеть!

Улицу окутал туман, а вместе с ним появился запах гари. Двери школы уже открыты, на пороге топчется курьер лет десяти, с синим рюкзаком – он доставил завтрак кому-то из наших, но боится заходить внутрь, поскольку знает: тут живут краснорюкзачники. Я собираюсь подбодрить парнишку, мол, тут его никто не тронет, но в это время на крыльцо выходит один из соседских ребят и забирает заказ. Тут я соображаю, что забыл заказать завтрак и лезу в карман за телефоном.

Когда, дождавшись свой сендвич из Макдака, я захожу в нашу комнату, мои соседи уже успели укатить на работу на своих электросамокатах. Кто-то ведь должен доставлять все то дерьмо, что производят в промзоне на окраинах. Старик рассказывал, что раньше люди пользовались услугами курьеров не всегда – чаще они поднимали свою задницу и шли в то место, где лежали товары, собранные из разных мест. Но было это в те времена, когда взрослые могли выходить на улицу без риска сдохнуть на следующий день даже будучи в респираторе и противочумном костюме.
Пока жую сендвич, пялюсь в окно. Ничего необычного: разве что свежий жмур появился на противоположной стороне улицы, должно быть, вывалился из окна. К нему подруливает могильщик в желтом жилете поверх противочумного костюма, слазит с мотоцикла, обдает труп струей пламени из заплечного ранца. Отступив на пару шагов назад, он выжидает немного, затем бросает шар-огнетушитель, и костер тут же гаснет, а на месте трупа теперь только холмик на асфальте, покрытый белой непроницаемой коркой.

Я выкатываю свой транспорт из угла комнаты, где он заряжался всю ночь. Каждый день затаскивать скутер на третий этаж – то еще удовольствие, но если оставить его на первом, кто-то наверняка что-нибудь с него скрутит. Через четверть часа добираюсь до центрального пункта выдачи заказов – его называют Главпочтамт. Я бы доехал быстрее, если бы не плотный поток курьеров и машины, брошенные на тротуаре. Курьеров в это время так много, что приходится двигаться плечом к плечу – я даже слышу басы из чужих наушников. Под колесами пестрит спрессованный слой мусора: обертки, коробки от пиццы, сигаретные пачки, использованные респираторы. Засовываю в уши наушники, на полную громкость врубаю любимый плейлист: все в кучу – и хард техно, и минимал, и регги, и симфоническая музыка. Это как контрастный душ – когда после жесткого рубилова в уши робко проникает нежная лирическая мелодия. Главное – не сбавлять скорость, иначе тут же окажешься под колесами других курьеров, многие из которых с утра уже ускорились спидами.

На площади перед пунктом выдачи уже собралась толпа с рюкзаками разных цветов. Все курьеры держатся группками, каждая – своего цвета. Мы, краснорюкзачники, доставляем медикаменты, синие рюкзаки развозят еду, зеленые – средства гигиены и товары для дома, желтые – все остальное. Все, что производят фабрики на окраинах, доставляется в этот и другие пункты выдачи, где грузы распределяют между курьерами и после этого пакеты попадают к заказчикам. На пунктах выдачи и возле них разные курьерские группировки разборок не устраивают – если камера наблюдения зафиксирует тебя во время драки, мигом потеряешь лицензию. Зато если ты со своим красным рюкзаком попадешься в каком-нибудь дворе банде желторюкзачников, могут возникнуть проблемы.

Хотя у каждого цвета своя специализация, бывает, что товары разных групп объединяют в один заказ. Сегодня мне выпадает именно такой случай. Дождавшись, когда мой номер высветится на фасадном табло, я подхожу к нужному окну выдачи и оттуда вываливается дюжина небольших красных пакетов и один желтый. По иронии судьбы желтый пакет в мой рюкзак не вмещается – значит, во время езды придется держать его на коленях, и это сто процентов приведет к тому, что кто-нибудь из желторюкзачников попытается огреть меня цепью по шлему на полном ходу. Так что первым делом я отправляюсь на Львовскую площадь, где избавлюсь от желтого пакета, затем двину на Лукьяновку, а потом – на площадь Победы и дальше, по первому путепроводу.

3.

Болезнь, которую мы называем чумой, на самом деле вовсе не чума. Хотя когда я почитал в Вики про эпидемии чумы, которые происходили в древности, то понял, что многие проявления похожи. Но нынешняя эпидемия вызвана целым пакетом вирусов и бактерий, которые постоянно модифицируются и взаимодействуют друг с другом. У каждой из этих микроскопических дряней есть собственное научное название из латинских букв и цифр, но для простоты все это вместе называют чумой.

Курьерам постоянно приходится видеть зараженных на разных стадиях протекания болезни. Зрелище это, прямо скажем, неприятное и очень печальное, но ко всему со временем привыкаешь. Бурые пятна на лице и на теле, вздувшиеся до размеров апельсина лимфоузлы на шее, налитые кровью глаза, хриплый голос – такая картина означает, что человеку осталось жить не больше суток, а скорее несколько часов. Как я уже говорил, патогены, из-за которых человек превращается в такое, постоянно видоизменяются, а фармацевты год за годом разрабатывают вакцины от них. Только пока я доставлю свежую вакцину клиенту, бактерии и вирусы уже успевают перегруппироваться и разработать новую стратегию атаки. Так что, если у тебя есть подписка на самые передовые вакцины, это означает лишь то, что ты протянешь чуть дольше, чем остальные, но вовсе не означает, что выживешь. Даже если ты не будешь покидать свое жилище, если будешь тщательно дезинфицировать все, что тебе доставляют, если будешь выходить на балкон только в противочумном костюме, зараза все равно найдет, как до тебя добраться.

И есть только одна разновидность людей, до которых чуме, похоже, нет никакого дела – это дети и подростки моложе пятнадцати лет. Некоторые ученые утверждают, что опасаться чумы следует начиная с семнадцати лет, но я лично знал нескольких ребят, которых чума забрала еще до того, как им исполнилось шестнадцать. Так что, как только стукнет пятнадцать, лучше тебе убираться с улицы, если, конечно, хочешь жить. Почему чума безвредна для детей и подростков – этого никто точно не знает, хотя теорий по этому поводу множество.

Пока тебе не исполнилось пятнадцать, ты можешь попытаться заработать на будущую жизнь в изоляции. Даже если у тебя есть родители, которые о тебе заботятся, ты должен понимать, что их может не стать в любую минуту. Вариантов, как заработать денег будучи подростком, не так уж много – работа курьером, работа на заводе или работа мусорщика. Заводским рабочим и мусорщикам платят больше, чем курьерам, но связываться с этой работой мне по понятным причинам неохота. Так что я, как и тысячи других городских ребят, доставляю заказы, и мне эта работа даже нравится.

На Львовской площади я, заехав во двор старого дома, где живет первый клиент, пристегиваю скутер цепью к дереву. Разумеется, это не гарантирует, что кто-то не попытается свинтить мой аккумулятор – нужно постараться обернуться побыстрее. С пакетом в руках и рюкзаком за спиной я подхожу к двери подъезда, набираю код, указанный в заказе, затем камера домофона сканирует мой QR-код, и дверь открывается. Лифт не работает, и мне приходится подниматься на пятый этаж пешком. По дороге я натыкаюсь на двух жмуров, которые лежат в обнимку на площадке третьего этажа. Перепрыгиваю через них, чтобы не замарать обувь – они уже начали подтекать.
Дверь квартиры открывается, когда я ввожу второй код – я попадаю в небольшую дезинфекционную комнату, отделенную от квартиры стеклянной стеной. За стеклом стоит хозяйка квартиры – в респираторе, но без защитного костюма.

– Пожалуйста, продезинфицируй пакеты и оставь их в боксе, – говорит она через репродуктор, как будто я сам не знаю, что нужно делать.
– У вас трупы в подъезде, – сообщаю я, пока занимаюсь дезинфекцией. – Вы бы могильщиков вызвали.
– Серьезно? – отступив от стеклянной преграды, она снимает респиратор, и я замечаю, какое красивое у нее лицо. – На каком этаже?
– На третьем, два тела.

Ей чуть больше тридцати, у нее светлые прямые волосы и тонкие черты лица. Она держится так, словно позирует скульптору или художнику: прямая спина, плечи расправлены, подбородок приподнят. На стене за ее спиной я замечаю большое черно-белое фото, на нем изображена обнаженная женщина – она сидит на полу, обхватив колени руками. Лица не видно, но я тут же понимаю – это хозяйка квартиры.

– Какая жалость… – произносит она. – Я хорошо знала эту пару. Мы часто общались раньше. Им не было и тридцати… Хочешь что-нибудь выпить? Кофе или чай?

Нам, курьерам, часто что-нибудь предлагают – заняться сексом, подзаработать на выносе мусора или послушать историю чьей-то жизни. Но чтобы мне предлагали чай или кофе – такого я не помню.

– Чай, пожалуйста, – отвечаю я. – Зеленый, если есть.

Пока она готовит мне чай, рассказывает о том, какими приятными людьми были ее соседи снизу. Тем временем я закрываю бокс, и внутри него начинается повторная обработка пакетов. Налив чай в картонный стаканчик, клиентка закрывает его крышкой и передает мне его в боксе, из которого перед этим забрала доставленные пакеты. Чай очень хороший – сто лет такого не пил.

– Сколько тебе лет? – спрашивает она.
– Четырнадцать, – отвечаю.
– Ты уже решил, чем будешь заниматься дальше?

Это стандартный вопрос, который клиенты задают курьерам. Нет, еще не решил. Клиентка рассказывает, что до начала эпидемии она планировала, что будет жить в другой стране. Выучила язык, купила там небольшую квартирку, нашла работу, а потом началось это дерьмо, и теперь все границы закрыты – не то что в другую страну, в другой город не можешь поехать.

– Что за страна? – спрашиваю.
– Португалия. Слышал про такую?
– Что-то слышал, – говорю. – Там хорошо?
– Было хорошо, – вздыхает она. – А теперь там нет ничего. Можно сказать, нет никакой Португалии.

Решаю не уточнять, куда делась Португалия – и так понятно. Когда мы прощаемся, она прислоняет узкую ладонь к стеклу, и я кладу свою руку так, что они как будто соприкасаются, хотя на самом деле нет. Так прощаются заключенные со своими родными после свидания – я видел это в кино. Напоследок она говорит, чтобы я, если захочу, заходил к ней как-нибудь просто так, попить чаю. Я отвечаю “конечно”, но мне почему-то кажется, что я ее больше не увижу.

Выбираясь из подъезда, я снова перепрыгиваю через пару трупов на третьем этаже. Теперь называть их жмурами мне не хочется – если верить клиентке, они были очень хорошими людьми, любили собак и занимались благотворительностью. Когда выхожу на улицу, вижу, что возле моего скутера трется пацан лет восьми, но ничего свинтить он еще не успел. Заметив меня, мальчишка убегает и прячется за мусорными баками, спугнув стаю голубей.

Я еду дальше и с перерывом на обед успеваю развезти почти все заказы до трех часов дня. Далеко не все клиенты такие приятные люди, как эта женщина с Львовской площади. У большинства из них нет ни дезинфекционной камеры, ни даже нормального респиратора – только какое-то самодельное барахло. И хотя они знают, что я не являюсь переносчиком заразы, но подозревают, что я могу притащить инфекцию на своей одежде, и ненавидят меня за это.

Бывает, я беру еще и вторую смену, но сегодня у меня нет желания горбатиться до темноты. Остался последний адрес, неподалеку от школы – мой любимый клиент.

4.

Фармацевт, как я прозвал этого клиента, живет в роскошной высотке на пятом путепроводе – двадцатипятиэтажное здание со стеклянным фасадом, на котором закреплен огромный рекламный экран, давно не работающий. Когда я подъезжаю ко входу, с боковой части здания радиоуправляемый погрузчик выгружает ящики с продуктами из грузовика, стоящего рядом. За рулем грузовика – военный в противочумном костюме с автоматом наготове. Погрузчик опускает ящики на ленту транспортера, по которой они заезжают внутрь дома.

Двое других военных встречают меня в холле здания – они сидят в отдельных стеклянных капсулах с автономной подачей воздуха, так что респираторов на них нет. Перед каждой капсулой установлен станковый пулемет, направленный на вход – этот дом охраняется не хуже, чем президентский дворец. Сосканировав QR-код заказа, ребята в форме разрешают мне зайти в лифт, который доставляет меня на двадцать четвертый этаж, где живет фармацевт.

Его апартаменты занимают почти весь этаж, и открыв кодовый замок на двери, я захожу в дезинфекционную комнату размером с небольшую квартиру. Через стекло я вижу хозяина квартиры, который сидит за рабочим столом, его лицо озарено свечением ноутбука, а выше, словно нимб – диск ультрафиолетовой лампы. Фармацевту лет пятьдесят, может, и больше, но он не выглядит стариком – видно, регулярно занимается спортом. У него здесь и собственный спортзал, должно быть, есть. Наверно, он рулит какой-то крупной фарм-конторой, раз смог позволить себе такое шикарное жилище. У него нет жены, но есть дочка, примерно моего возраста. Правда, я видел ее всего пару раз издалека и никогда с ней не разговаривал.

Фармацевт каждый день заказывает целую кучу лекарств, так что видимся мы с ним довольно часто. Лекарства нужны ему для каких-то исследований, с которыми я ему тоже помогаю (а еще как-то раз он обмолвился, что у него здесь есть домашняя лаборатория). Он всегда закидывает мне на счет щедрые чаевые, а как-то раз предложил посидеть в гостиной и поболтать – с этого и началось наше приятельство. Вот и сегодня он спрашивает, не найдется ли у меня полчасика, чтобы обсудить то да се. Обычно, когда мы болтаем, он задает мне целую кучу вопросов – о моих клиентах, о том, как часто они заказывают лекарства, какие коды указаны на пакетах, сколько курьеров с красными рюкзаками навскидку работает в одну смену и так далее. А иногда его пробивает на философствование – тогда говорит только он, а я слушаю и киваю. В любом случае, на обычное дружеское общение это не похоже, но мы с ним и не друзья – нас разделяют сорок лет, двадцать этажей и много чего еще.

Он нажимает кнопку на пульте, и боковая дверь дезинфекционной отъезжает в сторону. По прозрачному коридору я прохожу в гостиную, отделенную от остального жилища непроницаемым стеклом. Отсюда открывается вид на большую часть апартаментов: рабочая зона, столовая с кухонным островком из черного камня, пара диванов со свисающим с потолка камином между ними, картины на стенах. Фармацевт, поднявшись из-за стола, подходит к стеклянной стене гостиной и велит мне распечатать пакет, который я ему доставил. Внутри пакета – три упаковки лекарств от разных производителей: два блистера с ампулами и один с желтыми таблетками. Хозяин дома объясняет мне, что я должен сделать дальше: надеть стерильные перчатки и поместить по одной ампуле в белые цилиндрические контейнеры, а таблетку бросить в черный. И перчатки, и контейнеры лежат на столике в гостиной. Подобные операции я по его просьбе выполнял уже не раз.

Когда я заканчиваю манипуляции, то один за другим передаю контейнеры фармацевту – для этого он просовывает руки в плотные резиновые перчатки, торчащие из стеклянной стены. Он взбалтывает контейнеры, нажимает кнопки на их поверхности, смотрит на цифры, появляющиеся на табло. Вслед за этим цилиндры отправляются в бокс для мусора со значком биологической угрозы на крышке. Туда же я выбрасываю оставшиеся лекарства.

– Дерьмо. Снова дерьмо, – в его голосе нет ни удивления, ни разочарования – просто констатация факта.

Он садится в кресло в метре от разделяющей нас стеклянной стены. Выглядит он уставшим, нет, не уставшим, скорее опустошенным. Обычно его лицо расцвечено ухмылкой, но сейчас уголки губ опущены книзу, а серые водянистые глаза уставились в одну точку над моей головой.

– Ты ведь знаешь, что такое плацебо? – спрашивает он, закуривая электронную сигарету.

Разумеется, я знаю.

– Раньше так испытывали лекарства: одной группе давали настоящие лекарства, а другой – ампулу с сахаром, пустышку. А теперь осталась только одна группа – та, которая принимает плацебо. И это относится не только к лекарствам.

О, его пробило на философию. Иногда в таких случаях он рассказывает интересные вещи, а иногда его уносит в открытый космос.

– Всё, что мы теперь потребляем – это плацебо, – продолжает он. – Еда, вода, наркотики, секс, книги, фильмы – вообще всё. Мы продолжаем делать вид, что это приносит нам пользу или удовольствие, но на самом деле это просто подслащенные пилюли, от которых нет никакого толка.

Тут я начинаю подозревать, что он пьян или под наркотой.

– Как ты думаешь, что сейчас происходит? – спрашивает он.
– Эпидемия, – отвечаю я.
– Эпидемии случались и раньше, – качает он головой. – Но людям удавалось их пережить, пусть и ценой тысяч или миллионов жизней. То, что происходит сейчас – это третья мировая война. И нам в ней не победить, потому что наш враг – это мы сами. Как думаешь, почему от чумы не помогает ни одно лекарство?
– Ну, потому что это… чума.
– Это не ответ, парень. За то, что от нынешних болезней не помогает ни одно лекарство, мы должны поблагодарить фармацевтов. Эта индустрия десятилетиями бесконтрольно накачивала человечество всевозможными препаратами, добившись того, что вирусы и бактерии выработали к ним иммунитет. Какая ирония: теперь патогены стали сильным и здоровым организмом, а человек превратился в болезнь, от которой они скоро избавятся. И они могут не опасаться, что им негде будет жить: флора и фауна на Земле все еще довольно разнообразна, несмотря на многовековые усилия человека.
– Должен же быть какой-то выход, – робко встреваю я. – Для людей, я имею в виду.
– Да, конечно, решение есть. Но тебе это решение не понравится.

Я жду, что он продолжит, но фармацевт замолкает. Его электронная сигарета давно погасла, но он все еще держит ее у лица. За его спиной проплывает тонкая тень: это эфемерное существо – его дочь. Почувствовав ее появление, он оборачивается к ней.

– Дорогая, поздоровайся с моим гостем.
– Привет, – говорит девчушка, вступив в круг света ультрафиолетовой лампы.
– Привет, – отвечаю я.
– Ты что-то хотела? – спрашивает ее отец.
– Ампула заполнена, – сообщает она.
– Давай ее заменим.

Он подходит к рабочему столу, возле которого стоит девчонка, достает из выдвижного ящика серебристый цилиндр и вставляет его в гаджет на поясе дочки, взамен другого такого же. Извлеченная ампула исчезает в ящике стола. Я читал про такие устройства – они подсоединяются к телу и через равные промежутки времени впрыскивают инъекции. Такими штуками пользуются те, кто болен диабетом и некоторыми другими болезнями.

Мне удается рассмотреть девчонку чуть лучше, чем в прошлые разы. У нее кожа белая как снег, темные волосы и пронзительные зеленые глаза. Такую красоту раньше мне приходилось видеть только в кино – в старых черно-белых фильмах, которые были переделаны в цветные. Пока я жадно ее разглядываю, она не обращает на меня внимания, словно я еще один предмет мебели в их гостиной. Закончив манипуляции с картриджем, фармацевт возвращается в кресло, установленное перед стеклянной стеной, а его дочка скрывается из моего поля зрения.

– Ты уж прости за весь тот бред, который я тебе тут наговорил, – произносит он наконец. – Знаешь ли, в последнее время я немного не в себе. Я часто думаю о том, что мы украли у вас будущее – у тебя и у других молодых ребят. И от этого мне так тошно становится, что хочется выйти в окно.
– “Мы” – это кто? – переспрашиваю я.
– Что? Ты о чем?
– Ты сказал: “мы украли ваше будущее”. “Мы” – это кто?
– Забей. Я сам не соображаю, что говорю.
– Ладно. Так я пойду?
– Да, давай.

Я встаю с дивана и направляюсь к выходу.

– Эй, подожди, – говорит он, и я останавливаюсь. – Представь себе, что кому-то удалось создать вакцину, которая действительно защищает от чумы. Как бы ты поступил на месте этого человека?
– Думаю, я бы тогда стал королем мира, – отвечаю я. – Мало того, что я заработал бы на этом хренову кучу денег, так еще все носили бы меня на руках как своего спасителя.
– Но есть пару нюансов, – уточняет фармацевт. – Во-первых, эта вакцина может производиться в очень ограниченных количествах. Массовое производство по определенным причинам невозможно. А во-вторых, она помогает не заразиться не всем, а только тем, кто на момент вакцинации не достиг пятнадцатилетнего возраста.
– Ну, тогда я бы просто раздал эту вакцину случайным подросткам. Денег на этом, получается, не заработаешь, так хоть несколько жизней сохранишь.
– Наверно, ты прав, – отвечает он. – У тебя день рождения скоро?

Странный мужик этот фармацевт.

5.

Уже вечер. Сидя на крыше, я наблюдаю, как в окнах домов загорается свет. Во многих из квартир давно никто не живет, но каждое светящееся окно наполнено жизнью. Незнакомые люди, чьи силуэты мне удается рассмотреть, готовят еду, читают книги, одеваются и раздеваются, расчесывают волосы, разговаривают по телефону со своими друзьями и родственниками, которых они не видели вживую уже несколько лет. Возможно, у кого-то из этих людей есть дети. И быть может, кто-то из этих детей получит свою порцию вакцины, надежно защищающей от чумы.

Я перекатываю между пальцами серебристую ампулу, полученную от фармацевта. Несмотря на холод, она кажется теплой наощупь – тепло идет изнутри. Сегодня я посмотрел в телефоне
целую кучу фоток из Португалии. Там очень красиво. Или было очень красиво. В любом случае, я хотел бы там побывать.

© Антон Фридлянд